Согласно Нойманну, символическое сознание «филогенетически и онтогенетически предшествует осознанию реальности со стороны дифференцированного сознания… Процесс, который должен затем воспоследовать, связанный с дифференциацией сознания, воспроизводя схему дупликации: внутреннее — внешнее, психика — мир, приводит к разделению этого целостного и символического образа на образ внутренний (так называемую психику) и на образ внешний (так называемую физику)»[96]. Очевидно, дифференциация сознания и соответствующее этой дифференциации развитие «специализированной» мысли вдвойне основано на отделении субъекта или объекта познаваемой реальности (например, «человек» и «дерево»), равно как и на анализе различных аспектов объекта (морфология, структура растительной клетки и т. п.), где, напротив, символическое сознание является, по существу, синтетическим; все это, несомненно, сыграло величайшую роль в интеллектуальном возвышении человека. Однако, замечает Нойманн, «дифференцированное сознание — это то же самое, как если бы мы, желая лучше слышать, закрыли глаза и превратились в слух. Поступая таким образом, мы, действительно, при обретаем возможность лучше слышать, но при этом воспринимаем только какую-то одну часть чувственной реальности. Более адекватно мы познаем ее в целостности проявлений, если не только слышим, но и воспринимаем ее запахи и ощущаем ее руками»[97].
Итак, дифференциация сознания и развитие специализированной мысли обеднили целостное восприятие реальности, которое возможно восстановить или воссоздать только благодаря пробуждению символического мышления. Упадок религиозности в современном мире является не чем иным, как упадком символического мышления в той мере, в какой религиозность является человеческому горизонту одновременно с восприятием целостного духовного субстрата и благодаря первой символической операции — наделению нематериальным значением материальных объектов. Для полноты картины следует, правда, сказать и о том, что падение религиозности порождено отчасти и самими историческими религиями, которые, оставаясь, по словам Юнга, «психотерапевтическими системами в самом узком смысле этого термина и сохраняя свои монументальные пропорции»[98], превратили символы в окостеневшие догмы, лишив их во многом психодинамической эффективности и познавательной функциональности. В конечном итоге, согласно психологической школе, основанной Юнгом, неиспользование человеком своих «символических способностей» является тяжелой психической травмой, вызывая патологические проявления первой и самой древней психической диссоциации — разделения духовности и мира, «эго» и «не-эго». Напротив, подчеркивает Нойманн, целостная символическая реальность и «есть тот мир, который возникает всякий раз, когда поляризация действительности на внешнее и внутреннее, связанная с диссоциацией психической системы, еще не произошла или уже отсутствует. Это мир совершенно особый, мир целостного преобразования реальности. Он такой, каким его переживает творческий человек»[99]. Среди философов науки одним из наиболее выдающихся ее представителей, поставивших вопрос о значении символа в познавательном процессе, был математик, физик и астроном Артур Стэнли Эддингтон (1882–1944).