Милюков специально и настойчиво объясняет, почему в премьеры был намечен именно князь Львов. И это не случайно. Почти до самой Февральской революции в думских и земеко-городских руководящих кругах считалось само собой разумеющимся, что возглавит будущее «министерство доверия» или ответственное министерство председатель Думы Родзянко. Последний также был совершенно уверен, что именно он, и никто другой, должен стать и станет премьером «общественного» кабинета. Но где-то в конце 1916 г. руководители «Прогрессивного блока», и прежде всего Милюков, сочли, что Родзянко не годится. Неприемлемость его вначале была обусловлена чисто личными свойствами председателя Думы. По общему мнению (и это соответствовало действительности), Родзянко был человеком неумным и в то же время упрямым и доминантным. Долгое время с этим мирились, поскольку казалось, что в глазах «общественности» председатель Думы — естественная и понятная для более или менее широких кругов кандидатура в премьеры. Но с течением времени несоответствие уровня Родзянко уровню событий стало уже настолько явным, что Милюков решил и убедил остальных руководителей блока в необходимости подумать о более подходящей фигуре. Таковой, также само собой разумеющейся, как и раньше Родзянко, стал князь Львов.
И причина этого лежит на поверхности: Львов был самый известный не только в широких слоях населения, но и в армии человек. Последнее обстоятельство для руководителей «оппозиции» было особенно важно. Более популярной фигуры у нее не было. Кандидатура Львова возникла еще до революции. После же ее победы выдвижение Родзянко, богатейшего помещика и домовладельца, камергера, человека весьма правых взглядов, в премьеры «революционного» правительства, как его величал Милюков, стало просто невозможным. Отсюда видно, что выдвижение Львова в премьеры ничего общего с масонскими происками не имело. Масоны были здесь абсолютно ни при чем. Кандидатура Львова была просто предопределена ходом вещей.
Акцентирование внимания читателя на истории выдвижения Львова имеет у Милюкова глубокий подтекст. Дело в том, что Львов в качестве министра — председателя первого состава Временного правительства вызвал глубокое разочарование как у самого Милюкова, так и у читателя, к которому он обращался. Обнаружилось, что для своей новой роли Львов оказался совершенно непригодным. Проявив себя великолепным организатором в качестве главы всероссийской земской организации и заработав на этом действительно широкую популярность, на посту премьера он все время пребывал в состоянии растерянности и беспомощности. Одним словом, с точки зрения Милюкова и К°, выдвижение Львова оказалось ошибкой. Поскольку было широко известно, что именно он, Милюков, сыграл главную роль в переориентации с Родзянко на Львова, он и старается объяснить, что тут личной его вины нет: так сложились обстоятельства.
Однако позже кадетский лидер признался, что его терзают сомнения: правильно ли он поступил, устранив Родзянко и настояв на Львове. «В избрании Львова для занятия должности министра-председателя — и в отстранении Родзянко — деятельную роль сыграл Милюков, — писал Набоков, — и мне пришлось впоследствии слышать от П. Н., что он нередко ставил себе мучительный вопрос, не было ли бы лучше, если бы Львова оставили в покое и поставили Родзянко, человека во всяком случае способного действовать решительно и смело, имеющего свое мнение и умеющего на нем настаивать»[14].
Много лет спустя Милюков так объяснял причину своего разочарования Львовым: «Я уже упомянул о своем разочаровании — при первой встрече с кн. Львовым в роли премьера. Нам нужна была во что бы то ни стало сильная власть. Этой власти кн. Львов с собой не принес»[15]. Приведенное выше свидетельство Набоков дополнил следующей фразой: «Тяжелое впечатление производило на меня (управляющего делами Временного правительства. — А.А.) и отношение кн. Львова к Керенскому... часто было похоже на какое-то робкое заискивание»[16].
Объективности ради отметим, что Мельгунов в своей книге пытался дезавуировать свидетельство Набокова. «Никакой деятельной роли «в избрании Львова и в устранении Родзянко» — вопреки утверждению Набокова, — писал он, — Милюков не играл»[17]. Однако никакими аргументами Мельгунов свое категорическое суждение не подтвердил, оно совершенно голословно. Так обстояло дело с назначением Львова.
После него Милюков сразу называет себя и Гучкова, а затем перечисляет и остальных. «П. Н. Милюков и А. И. Гучков, в соответствии с их прежней деятельностью в Г. думе, были выдвинуты на посты министров иностранных дел и военного (а также морского министерства, для которого в ту минуту не нашлось подходящего кандидата). Два портфеля, министерства юстиции и труда, были намечены для представителей социалистических партий». Керенский согласился, Чхеидзе отказался. «Н. В. Некрасов и Н. И. Терещенко, — продолжал он, — два министра, которым суждено было потом играть особую роль в революционных кабинетах, как по их непосредственной личной близости с А. Ф. Керенским, так и по особой близости к конспиративным кружкам, готовившим революцию, получили министерства путей сообщения и финансов. Выбор этот остался непонятным для широких кругов. А. И. Шингарев, только что облеченный тяжелой обязанностью обеспечения столицы продовольствием, получил министерство земледелия, а в нем не менее тяжелую задачу — столковаться с левыми течениями в аграрном вопросе. А. И. Коновалов и А. А. Мануйлов получили посты, соответствующие социальному положению первого и профессиональным знаниям второго, — министерство торговли и министерство народного образования. Наконец, участие правых фракций прогрессивного блока в правительстве было обеспечено введением И. В. Годнева и В. Н. Львова, думские выступления которых сделали их бесспорными кандидатами на посты Государственного контролера и обер-прокурора синода». «Самый правый» Шульгин тоже мог бы войти в правительство, но он не захотел[18].