Далее Кускова уверяет, что она знала двух «виднейших большевиков, принадлежавших к движению». Когда произошла Октябрьская революция, она и ее муж были уверены, что «все будет вскрыто». Но нет, масоны-большевики тайну соблюли, возможно из боязни репрессий. «Людей высшего общества (князьев и графьев, как тогда говорили) было много. Вели они себя изумительно: на конгрессах некоторых из них я видела. Были и военные — высокого ранга... Движение это было огромно. Везде были «свои люди». В доказательство она ссылается на Вольно-экономическое и Техническое общества. Оба они «были захвачены целиком». Причем еще со времен «Союза освобождения». В первом «прочно уселись» Богучарский, Хижняков (секретари) и Прокопович (председатель). Во втором — Лутугин и Бауман. Та же картина была и в земствах. «Масонство тайное лишь продолжило эту тактику». Далее идет очень важный кусок, связанный с Милюковым. «П.Н. Милюков, осведомленный об этом движении, в него не вошел: «Я ненавижу всякую мистику»! Но много членов к.-д. партии к нему принадлежали. Но так как Милюков был в центре политики, его осведомляли о восстановлениях конгрессов. Иногда и сам он прибегал к этому аппарату: надо, дескать, провести через него то-то и то-то».
Далее Кускова объясняет, почему в организации не оказалось ни одного провокатора; принимались только те, чья честность и высокая мораль не вызывали сомнений. Сомнительные кандидатуры отвергались. Именно поэтому «до сих пор тайна движении, тайна этой организации не вскрыта. А она была огромна. К Февральской революции ложами была покрыта вся Россия». Сообщив, что и теперь «здесь, за рубежом, есть много членов этой организации. Но все молчат», Кускова так объясняет это молчание: «И будут молчать — из-за России еще не вымершей» (т. е. из-за живущих еще в Советской России членов этой организации. — А.А.) Выше она выразила эту же мысль в следующих словах: «Почему нельзя вскрыть это движение? Потому что в России не все члены его умерли. А как отнесутся к живым — кто это знает?».
Отвечая, по-видимому, еще на один вопрос: почему она, человек ближе и лучше всех знакомый с этой организацией в настоящее время, не выступит по этому столь интригующему сюжету в печати, автор письма заявляла: «Писать об этом не могу и не буду. Без имен это мало интересно. А вскрывать имена — не могу. Мистики не было, но клятва была. А она действительна и сейчас по причинам Вам понятным».
Рассказ о взаимоотношениях с Гучковым также, надо полагать, был ответом на вопрос. «Много разговоров о «заговоре Гучкова». Этот заговор был (примечание Вольского: «Конечно, был. Я сам это слышал от Гучкова»). Но он резко осуждался членами масонства. Гучков вообще подвергался неоднократно угрозе исключения». Далее речь идет о неблаговидных, с точки зрения Кусковой, связях Гучкова с немцами уже во времена Гитлера, которые для нас не представляют интереса. Заканчивается письмо тем же рефреном: сейчас о масонах писать нельзя. «Через кого-нибудь историки, конечно, об этом узнают. Но сейчас, повторяю, писать о нем нельзя. Теперь Вы понимаете, почему здесь об этом не говорят. Маклаков, Балавинский и др. к этому движению не принадлежали. Они принадлежали к французским ложам, совершенно открытым»[12]. Сделаем пока несколько предварительных замечаний. В психологическом плане письмо Кусковой оставляет впечатление какой-то истерической взвинченности. Автор на кого-то нападает, от чего-то защищается, мысли его прыгают. Но совершенно отчетливо выступают два ведущих мотива: 1) «движение» было огромным и 2) писать о нем сейчас нельзя, нельзя, нельзя! Между тем совершенно очевидно, что единственный аргумент, доказывающий необходимость такого молчания, до смешного несостоятелен: если опасаться, в случае огласки, за судьбу масонов, оставшихся в Советской России, не называй их, и высосанная из пальца проблема полностью таким образом решается. Кроме того, Кускова своим письмом Вольскому уже нарушила клятву, ибо назвала, помимо себя и Керенского, еще пять фамилий людей, состоявших вместе с ней в масонской организации. Дело, разумеется, было не в этом, и нам еще предстоит подумать, что в действительности заставляло Кускову с таким ожесточением защищать тайну своей организации.