В настоящем случае мы видели, как он уклонился от вызова Аггея Никитича, и, не ограничиваясь тем, когда все гости уехали из Синькова, он поспешил войти в спальню Екатерины Петровны, куда она ушла было.
- Я пришел к вам докончить тот разговор, который мы начали с вами поутру и в котором дошли до Рубикона{97}, - сказал он.
- Опять прошу вас, перестаньте блистать вашей ученостью, - перебила его Екатерина Петровна, - и говорите, что вам угодно от меня!?
- Мне угодно, чтобы вы дали мне лошадей, которые довезли бы меня до почтового тракта.
- Хоть целый шестерик! - проговорила Екатерина Петровна и, опасаясь, что камер-юнкер, пожалуй, попросит у нее денег на дорогу, присовокупила, мотнув ему поспешно головой: - Через полчаса вам лошади будут готовы.
- Слушаю-с, - ответил на это камер-юнкер, - и на прощание желаю вам как можно скорее стяжать себе любовь великорослого исправника.
- А я вам желаю добиться любви какой-нибудь глупой замоскворецкой купчихи, которую вы могли бы обирать, - объяснила ему Екатерина Петровна.
- О, когда бы такое счастие снизошло на меня! - воскликнул камер-юнкер и отправился в свое отделение, чтобы собраться в дорогу.
Через какой-нибудь час он уже совсем уехал из Синькова, к великому удовольствию Екатерины Петровны, которая действительно начинала не на шутку мечтать об Аггее Никитиче.
IX
Аггей Никитич, возвратясь из Синькова, конечно, не спал и, прохаживаясь длинными шагами по своей зальце, поджидал, какого рода ответ привезет ему поручик. Тот, не заезжая даже домой, явился к нему часу во втором ночи. Узнав из записки, как взглянул господин камер-юнкер на вызов, Аггей Никитич пришел в несказанную ярость.
- Я завтра же поутру поеду к нему, мерзавцу, и дам ему при его любовнице пощечину! - кричал он на весь дом.
- Стоит того, стоит-с! - кричал и поручик вслед за ним. - Но только он спрячется от вас, убежит.
- Нет, не убежит!.. И что такое он говорит?.. Секунданта у него нет?.. Пусть возьмет вашего тестя!.. Тот не откажется...
- Никак не откажется! - поручился за ополченца поручик. - Старик еще храбрый, и очень даже. Но мне поэтому опять надо ехать с вами в Синьково?
- Непременно! - подхватил Аггей Никитич.
- Слушаю-с! - проговорил поручик покорным тоном. - Съезжу только к жене повидаться с нею.
- Повидайтесь и ко мне скорей, а там и в Синьково.
- Не замедлю-с! - сказал поручик и действительно не замедлил.
Разбудив жену, не ездившую по случаю своего положения к Екатерине Петровне, и рассказав ей, что произошло между камер-юнкером и Аггеем Никитичем, он объявил, что сей последний пригласил его быть секундантом на долженствующей последовать дуэли, а потому он чем свет отправляется в Синьково. Долговязая супруга его нисколько этого не испугалась, а, напротив, сама стала поощрять мужа хорошенько проучить этого штафирку за то, что он смел оскорбить всех офицеров: она, видно, была достойною дочерью храброго ополченца, дравшегося в двенадцатом году с французами. Покончив, таким образом, переговоры свои с супругою, поручик, почти не заснув нисколько, отправился, едва только забрезжилась зимняя заря, к Аггею Никитичу, и вскоре они уже ехали в Синьково, имея оба, кажется, одинаковое намерение в случае нового отказа камер-юнкера дать ему по здоровой пощечине. В синьковском доме их встретил полусонный лакей, которому они сказали:
- Проведи нас к вашему господину камер-юнкеру!
- Он уехал-с! - ответил лакей.
Оба путника мои от удивления закинули головы свои назад и спросили:
- Куда?
- Надо полагать, что в Москву, - объяснил лакей.
- Я говорил, что он спрячется или удерет куда-нибудь! - подхватил поручик, очень опечаленный тем, что лишился возможности явиться в роли секунданта и тем показать обществу, что он не гарниза пузатая, как обыкновенно тогда называли инвалидных начальников, но такой же, как и прочие офицеры армии.
- Ну, это я еще посмотрю, как он спрячется от меня! - проговорил мрачным голосом Аггей Никитич и после того отнесся строго к лакею: - Если ты врешь, что камер-юнкер уехал в Москву, так это бесполезно: я перешарю всю усадьбу!
- Да помилуйте-с, - урезонивал его тот, - что же мне врать? Коли мне не верите, извольте спросить Катерину Петровну!
- Непременно спрошу! - проговорил столь же строго Аггей Никитич. Доложи Катерине Петровне, что мы приехали!
- Они еще почивают-с, - объяснил лакей, начинавший уже немножко и трусить грозного исправника.
- Это ничего, мы подождем; пойдемте в залу! - распоряжался Аггей Никитич и, проведя своего товарища в залу, уселся там с ним.
Екатерина Петровна, впрочем, недолго заставила дожидаться себя. Сробевший, как мы видели, лакей пошел и рассказал о приезде нежданных гостей горничной Екатерины Петровны, а та, не утерпев, сказала о том барыне. Екатерина Петровна не спала перед тем почти всю ночь под влиянием двоякого рода чувствований - злобы против камер-юнкера и некоторых сладких чаяний касательно Аггея Никитича. Услыхав, что сей последний приехал к ней, и приехал не один, а с инвалидным поручиком, она, обрадовавшись и немного встревожившись, поспешно встала и начала одеваться; но когда горничная подала было ей обыкновенное домашнее платье, то Екатерина Петровна с досадой отшвырнула это платье и велела подать себе щеголеватый капот, очень изящный утренний чепчик и бархатные туфли, - словом, костюм, в который она наряжалась в Москве, принимая театрального жен-премьера, заезжавшего к ней обыкновенно перед репетицией. Закончив свой туалет тем, что подбелила себе лицо пудрой, она вышла в будуар, где усевшись, послала горничную пригласить к ней Аггея Никитича, а также и поручика. Те оба вошли в будуар с каким-то свирепым апломбом. Аггей Никитич, впрочем, извинившись в столь раннем визите, сказал, что он и его товарищ приехали не затем, чтобы беспокоить Екатерину Петровну, но что они имеют надобность видеть господина камер-юнкера.
- Ни имени, ни фамилии которого, вы извините меня, я не знаю! произнес Аггей Никитич явно презрительным тоном и затем продолжал: - К сожалению, нам сказали, что он уехал, а потому мы просим вас подтвердить, правда ли это?