В один из вечеров в бильярдной кофейной сидели актер Максинька и камер-юнкер; оба они, видимо, заняты были весьма серьезным разговором.
- Вы говорите, что это одна дама отдает деньги под проценты? спрашивал камер-юнкер.
- Дама; вот тут в кофейной офицер сказывал об этом палатскому надсмотрщику, которого теперь выгнали из службы, и он все нюхает, где бы ему занять, - объяснил важным тоном Максинька.
- А фамилию и адрес этой дамы вы знаете? - продолжал расспрашивать камер-юнкер.
- Знаю и думаю тоже направить к ней лыжи; говорят, она дама очень обходительная.
- Отправимтесь вместе; может быть, заведем с ней очень приятное знакомство.
- Еще бы не приятное! - подхватил Максинька и захохотал.
Условившись таким образом, они на другой же день поехали в нанятой для большего шика камер-юнкером коляске к даме, дающей деньги под проценты, причем оказалось, что Максинька знал только, что эта дама живет на Гороховом поле в доме, бывшем госпожи Зудченко; но для сметливого камер-юнкера этого было достаточно. Приехав на Гороховое поле, он очень скоро отыскал бывший дом госпожи Зудченко и в нем обрел нужную ему даму в особе Миропы Дмитриевны. Камер-юнкер сначала не взял с собою Максиньки, а велел ему остаться в экипаже. Максинька беспрекословно покорился такому приказанию и очень был доволен тем, что сидит в коляске и что все проходящие взглядывают на него с некоторой аттенцией.
Войдя в квартиру Миропы Дмитриевны, камер-юнкер велел доложить о себе с подробным изложением всего своего титула, который, однако, вовсе не удивил и не поразил Миропу Дмитриевну, так как она заранее ожидала, что ее будут посещать разные важные господа; камер-юнкер начал разговор свой с нею извинениями.
- Pardon, madame, что я, не будучи вам знаком, позволяю себе беспокоить вас! - произнес он.
- Это ничего! - отвечала Миропа Дмитриевна с заметной важностью и вместе с тем благосклонно.
- Я слышал, - продолжал камер-юнкер, - что вы по доброте вашей ссужаете деньгами людей, которые желают занять их.
- Да, это правда, - не отвергнула Миропа Дмитриевна, - но прежде всего мне желательно вам сказать, что я хоть и женщина, но привыкла делать эти дела аккуратно и осмотрительно, а потому даю деньги под крепостные заемные письма, проценты обыкновенно беру вперед и, в случае неуплаты в срок капитала, немедленно подаю ко взысканию, и тут уж мой должник меня не упросит никакими отговорками и извинениями!
- Вы отлично делаете, - похвалил ее камер-юнкер, - и это показывает только, что вы умная женщина; но как велик ваш процент?
- Двадцать пять копеек с рубля в год! - объявила Миропа Дмитриевна.
- Процент почти обыкновенный, - отозвался камер-юнкер, слегка, впрочем, пожав плечами, - и я согласен платить такой.
- Позвольте-с, это еще не все, - остановила его Миропа Дмитриевна. - Я всегда требую, чтобы был поручитель.
Последнее условие, по-видимому, сильно смутило камер-юнкера.
- Вы поручителя желаете? - переспросил он.
- Да, - отвечала Миропа Дмитриевна.
Камер-юнкер некоторое время как бы придумывал.
- Конечно, - начал он. - Я мог бы найти поручителя, но тут вот какое обстоятельство замешалось: заем этот я делаю, собственно, для женитьбы на очень богатой невесте, и просить кого-нибудь в поручители из нашего круга значит непременно огласить, что я делаю свадьбу на заемные деньги; но это может обеспокоить невесту и родителей ее, а потому понимаете?..
- Понимаю, только у меня правило не давать без поручительства никому, произнесла совершенно бесстрастным голосом Миропа Дмитриевна.
- Правило ужасное! - сказал окончательно растерявшийся камер-юнкер. Впрочем, что ж я, и забыл совсем; я сейчас же могу вам представить поручителя! - воскликнул он, как бы мгновенно оживившись, после чего, побежав на улицу к Максиньке, рассказал ему все, и сей благородный друг ни минуты не поколебался сам предложить себя в поручители. Пожав ему руку с чувством благодарности, камер-юнкер ввел его к Миропе Дмитриевне.
- Это один из наших даровитейших артистов, и он готов быть моим поручителем, - объяснил он той.
- Но какую вам сумму угодно занять у меня? - спросила Миропа Дмитриевна камер-юнкера.
- Пятнадцать тысяч! - хватил он.
Миропа Дмитриевна почти испугалась, услыхав такую громадную сумму.
- Это сумма очень большая! - проговорила она.
- Но чем больше она, тем выгоднее для вас, потому что я буду платить вам двадцать пять процентов, - убеждал ее камер-юнкер.
- Ведь это вы, madame Зудченко, в один год наживете три тысячи семьсот пятьдесят рублей; это жалованье Павла Степаныча Мочалова, - убеждал ее, с своей стороны, Максинька.
- Я не знаю, сколько там ваш Павел Степаныч получает, - ответила ему только что не с презрением Миропа Дмитриевна, - но тут кто же мне поручится, что господин камер-юнкер не умрет?
- Я ручаюсь; а если он умрет, так я заплачу за него или отец его! возразил ей Максинька.
- Отец за меня заплатит! - подхватил камер-юнкер, хоть у него никакого отца не было.
- Отцы редко платят! - не согласилась с ним Миропа Дмитриевна. - Но даже если бы я и знала вашего отца, все-таки такую сумму не могу иначе доверить, как под заклад чего-нибудь движимого или недвижимого.
Максинька и камер-юнкер переглянулись между собой.
- Но какую же сумму, - спросил последний, - вы решились бы дать мне под заемное письмо?
Миропа Дмитриевна впала в нерешительность: назначить маленькую сумму было невыгодно, а большую - опасно, и потому, прежде чем объявить определенный ответ, она хотела еще кое-что разузнать и без всякой церемонии спросила камер-юнкера:
- Вы настоящий камер-юнкер или вымышленный?
- Настоящий! - ответил ей тот, вовсе, кажется, не обидевшись таким вопросом.
- Но как же я могу удостовериться в том? - допытывалась Миропа Дмитриевна.
- Спросите в месте моего служения! - объяснил камер-юнкер и подал ей свою карточку, в которой значилось место его служения.