роге своего кабинета. Почему-то я ожидал увидеть Великого магистра таким, как на журнальных фотографиях — в расшитом золотом парадном треугольнике с замысловатым орденом и шелковом фартуке, на котором вышиты циркуль, треугольник и еще какие-то масонские знаки отличия.
Мсье Рагаш, однако, был в цивильном пиджаке и скорее напоминал учителя старших классов, чем руководителя такого влиятельного тайного общества или, по-масонски, послушания как «Великий Восток» (на декабрь 1991 г. — 35 тысяч членов в 500 ложах) — ударного отряда почти что десятимиллионной всемирной масонской армии»17.
А началось все с того, что уже в 1990 г. руководство Великого Востока Франции установило неофициальный контакт с уже давно интересовавшимся масонством первым секретарем посольства СССР во Франции Юрием Рубинским. «Он сказал нам, — рассказывал Великий магистр этой ассоциации Жан Пьер Рагаш, — что возможность восстановить франкмасонство в Советском Союзе, без всякого сомнения, существует»18.
И дело тут не только в тех послаблениях в идеологической сфере, которые принесла с собой горбачевская «перестройка». Гораздо существеннее здесь другое: наличие в стране к этому времени мощной идеологической базы масонства в лице либеральной советской интеллигенции. «Многочисленные намеки на это, — пишет в этой связи А.Е. Виноградов, — видны во многих произведениях литературы и искусства. В «опере-детективе» Андрея Вознесенского «Дама треф» автор «делает знак масонов». В его же стихотворении «В театре» есть многозначительная строчка о «братстве ложи». «И ходит строчка стиховая меж нами, как масонский знак», — писал А. Кушнер в «Письме к другу». Писатель Юрий Мамлеев достаточно прозрачно намекает на характер посещавшегося им в 60-е гг. «дружеского кружка»: «Это были своего рода мистерии... Был внешний круг, и был внутренний круг... Все были связаны между собой духовными узами. Центр интересов занимали проблемы метафизики... поиски ответа на основные религиозные вопросы, который выходил за пределы любых ортодоксий. Это был до известной степени возврат к устному общению. Все эзотерические учения передавались друг другу только устно...» На многочисленных международных конференциях за рубежом, особенно по истории культуры (где вполне невинно звучали темы вроде «Масонство и Просвещение XVIII столетия»), советские интеллектуалы могли сравнительно свободно контактировать с «братством» и вступать в него»19.
Разумеется, оговаривается А.Е. Виноградов, речь здесь идет только о верхах интеллигенции, а не о Коммунистической партии. «Хотя значимость этого «культурного слоя» не была ничтожно малой даже для высоких руководителей (напомним, что поэт Евтушенко имел прямой телефон к председателю КГБ Андропову,
него не удостаивались и многие министры), но от рычагов управления страной он оставался далек»20.
Со всем этим можно было бы согласиться, если бы дальше А.Е. Виноградова не «занесло» и в масоны он, без тени сомнения, не записал бы (со ссылкой на некую переводную книгу «Масонство в современном мире», которая якобы была издана в ГДР в 1980 году) членов Политбюро М.А. Суслова и А.А. Громыко, а также Яноша Кадара, Николае Чаушеску и Войцеха Ярузельского21. Вполне пригодный для целей очередного журналистского расследования, каковым и является книга А.Е. Виноградова, в глазах серьезного историка такой сомнительный источник, как некая переводная книга, значения не имеет. И уж конечно, верхом исследовательской доверчивости А.Е. Виноградова может служить принимаемая им на веру цитата из книги А.М. Иванова «Логика кошмара»: «Секретариат ЦК после ряда пертурбаций, которые он пережил после смерти Сталина... возглавил Хрущев, а тремя его подручными стали Суслов, Поспелов и Шелепин — все трое масоны... Важнейшее в системе партократии звено властиу секретариат ЦК, оказался в руках масонов»22.