Однако сама идея установления по примеру других европейских государств тесного альянса между масонством и русским самодержавием не умерла. Особенно много было сделано в этом отношении при Александре I во времена М.М. Сперанского, когда дело чуть было не дошло до введения так называемого го-
сударственного масонства в стране. Однако скрестить масонство с православием и самодержавием оказалось делом нереальным, и, как и следовало того ожидать, масонские ложи, несмотря на строгий, казалось бы, правительственный контроль, все более и более превращались, особенно после 1812 года, в центры единения оппозиционно настроенных по отношению к власти сил, прежде всего военных. Логическим следствием складывания именно такого порядка вещей и стал знаменитый указ Александра I от 1 августа 1822 года о запрещении масонских лож. Лишившись в одночасье какой-либо поддержки «наверху», масонство в России стало быстро угасать — более чем убедительное свидетельство отсутствия у него сколько-нибудь прочной опоры в русском образованном обществе — и смогло возродиться только в начале XX века, когда расклад общественных сил в стране был уже совсем иным.
Превратившись во второй половине XVIII века, после освобождения от обязательной службы, в самое свободное, привилегированное и материально обеспеченное сословие в стране, российское дворянство получило, наконец, отсутствовавшую ранее у него возможность формирования из своей среды того тонкого умственного интеллектуального слоя, который получит известность 100 лет спустя как русская интеллигенция. В своей основе это был, конечно, прозападнический, космополитически настроенный круг людей, уже изначально ориентированный на западные культурные и идеологические ценности.
Одной из основополагающих мировоззренческих опор его как раз и являлось масонство. Несмотря на фальшивость масонского учения, усиленный поиск его адептами масонского идеала, правда, главным образом не столько в политической, сколько в морально-этической плоскости, много способствовал пробуждению личности русского интеллигента, индивидуального начала в нем. Во всяком случае, принадлежность к братству вольных каменщиков многих крупных людей XVIII — первой четверти XIX века (Н.И. Новиков, М.М. Херасков, М.И. Кутузов, Н.М. Карамзин, А.С. Грибоедов, П.А. Чаадаев, А.С. Пушкин) бесспорна и, как представляется, свидетельствует о заметной роли масонской идеологии и практики в культурной и интеллектуальной жизни России этого времени.
Расширительное же толкование масонства как чуть ли не единственного двигателя культуры, прогресса и демократии в нашей стране не находит подтверждения в источниках, хотя попытки такого рода неоднократно предпринимались еще в дореволюционные годы. Корни таких явлений русской истории, как зачатки крестьянской реформы в виде указа о трехдневной барщине, военно-чиновничий социализм времен Александра I (военные поселения), власть «святого царя» (Мальтийский орден), даже организация Священного союза восходят, доказывал, например, известный историк Г.В. Вернадский, к тем кругам рус-
ского общества XVIII века, которые объединялись в свое время масонством111.
Особенно далеко в этом направлении заходила Т.О. Соколовская, которая в своей книге «Русское масонство и его значение в истории общественного движения», опубликованной в 1907 году, прямо писала о масонах как людях, чья деятельность якобы и подготовила определяющую почву для развития республиканских и конституционных идей в России. Т.О. Соколовской, конечно же, возражали. «Вопреки мнению госпожи Соколовской, — резко заявил в рецензии на это издание С. Сватиков, — масонство не только не подготовило почву для развития республиканских и конституционных идей, не только не было предтечей декабристов, но, наоборот, оно было движением реакционным. Декабристы только тогда стали активными политическими борцами, когда расстались с масонством», — подчеркивал они2.
Конечно же, Т.О. Соколовская была не одинока в своем стремлении во что бы то ни стало «приподнять» русское масонство. Из этого, собственно, исходила и исходит, за редким исключением, практически вся наша либеральная историография, начиная от А.Н. Пыпина и кончая современным российским историком А.И. Серковым.
«Некоторые историки, — писал в свое время, полемизируя с попытками идеологически ангажированного подхода к масонству профессор Московского университета А. А. Шахов, — впадают относительно масонства в странное заблуждение. Они видят в нем светлый культурный факт, занимающий видное место в истории просвещения. Они говорят о благих стремлениях масонства, о сочувствии масонов человеческому прогрессу, об их стараниях к нравственному совершенствованию. В учении масонов мы действительно встречаем подобные фразы и слова, подобные идеи, облеченные всегда туманным покровом. Но определенного содержания и направления в деятельности масонов мы не находим. Благих следов своей деятельности они также не оставили. Если внимательнее присмотреться к занятиям всех этих многочисленных орденов, то мы заметим, что все дела их заключаются либо в мистических священнодействиях и таковых же мистических умствованиях, либо в игре формальностями... Между тем вред явления не подлежит сомнению»1*3.