И видит ее.
Ее и тысячи таких же, как она, первооткрывателей.
«Это путешествие в один конец. Все эти политики, хулители и те, кто выступает с угрозами, не понимают, что мы собрались здесь, потому что верим в то, во что не верят они. Мы вкладываем усилия и нашу душу в то, чего эти люди и представить себе не могут. Иными словами, они ошибаются», – резко сказала Гарсон.
Слоан кивнула. Твердо. В самое яблочко.
«Обстоятельства, которые привели к созданию этой великолепной станции, громадны и разнообразны, это верно. Мы знаем некоторые из них. – Сказав это, Гарсон чуть улыбнулась. Слоан не могла сказать – одобрительно или печально. – Но никто из нас не знает их всех, даже я. Они – только часть уравнения. Вы и я, – сказала она, показывая на Слоан, на слушателей, – мы с вами – другая часть».
Слоан поймала себя на том, что снова кивает. Молча выкрикивает еще раз: «В самое яблочко!» Она была другой частью. Большой частью. Слоан имела планы. Идеи. И Гарсон уже дала ей понять, что они ей нравятся. Новый путь к новой надежде, верно?
«У всех и каждого из нас есть собственные причины, почему мы вызвались участвовать в проекте, – продолжила основательница, – и имя этим причинам легион. Некоторые из нас руководствуются чувством долга. Другие испытывают страх относительно того будущего, которое ждет Млечный Путь. Мы бежим от нашего прошлого к нашему будущему. Мы хотим начать все заново. Мы жаждем увидеть невиданные чудеса, которые, без сомнения, перевернут наши представления обо всем, что мы знаем. – Гарсон улыбнулась ободряюще. Тепло. – Все это равноценно, по моему мнению… но здесь важно не это. Накануне нашего отлета, перед тем, как мы отправимся через океан времени и пространства, я хочу вам сказать…»
Она на мгновение задержала дыхание.
Слоан не могла не восхищаться ораторским мастерством этой женщины, особенно по сравнению со своими собственными, весьма скромными возможностями. Речи Слоан обычно были короткими и по существу. Ограничивались такими фразами, как «делайте» или «перестаньте это делать».
Но камера любила Джиен Гарсон. Все ее поры излучали силу воли и убедительность.
«Ни одна из этих причин, – сказала Гарсон просто, откровенно и без малейшей застенчивости, – больше не имеет значения. Для нас. Для вас и для меня теперь имеет значение только то, что мы будем делать по прибытии. Чем мы станем и как будем себя вести в Андромеде».
Слоан остановилась, уставившись на изображение. Да. Да! Гарсон бьет точно в цель.
«Мы отправляемся в путь в одном из самых невероятных творений, какие создавала наша раса, – напомнила слушателям основательница. – Оно построено в духе кооперации, беспрецедентном в истории нашей Галактики. Мы увозим с собой века культуры, тысячелетия управления, верований, языков и искусства, невероятное знание и невероятную науку. Это вещи, которые даются с великим трудом, в результате бесконечной работы, невыносимых страданий и, самое главное, усилий миллиардов мыслящих существ в течение прошедшего тысячелетия в десятках миров.
Мы берем все это с собой в качестве превосходных инструментов художника, чтобы использовать их на огромном пустом полотне. В Андромеде. – Гарсон соединила руки. – Мы летим, – решительно сказала она, – чтобы написать наш шедевр».
Слоан прислонилась к стене – от силы слов этой женщины у нее чуть не подогнулись колени. От одних только слов, и в то же время Слоан без тени сомнения знала: если бы Гарсон приказала ей идти в ад, Слоан пошла бы. Не колеблясь. В этом и есть сила Гарсон, подумала она.
Люди. Знание людей. Их мотивов.
Их надежд.
Гарсон сделала короткую паузу, потом снова устремила вперед свой пронзительный, всезнающий взгляд.
«И вот я говорю вам то, что недавно сказал мне первопроходец Алек Райдер».
Ее улыбка, подумала Слоан, могла бы снабжать энергией целый «Нексус». Еще один ораторский навык, на приобретение которого директор так и не удосужилась потратить время. И зачем, если у людей вроде Гарсон он будто бы врожденный?
«Увидимся на той стороне. – Пауза. Свет резче обозначил ее высокие скулы, когда губы растянулись в улыбке. – Когда начнется настоящая работа».
Запись закончилась, а за ней наступила тишина, тяжелая, как туман, неподвижная, как лед. В залах было холодно. И будет так еще шестьсот лет. Но Слоан не чувствовала холода.
Она долгое время – да что там – всю жизнь была солдатом. Она слышала речи в честь победы, речи, порицающие жестокость. Она так долго шла тропой войны, путь солдата так давно стал образом ее жизни, что она забыла, какое действие на мозг может произвести речь о надежде. Значит, новое начало?