Гольт с нетерпением ждал его. Передавая ему оба ордера, Джек испытывал такое ощущение, словно только что удачно выдержал экзамен. Гольт был поражен:
— Сразу два ордера! И на такое количество винтовок! Вам повезло, Джек! Теперь надо поскорее использовать эти бумажки, пока не произошло какого-нибудь «недоразумения».
— Знаете, Гольт, что мне пришло в голову, пока я там околачивался? — сказал Джек. — Штаты готовятся к войне… Иначе, чем объяснить такое количество требований на амуницию и снаряды? Там их целая кипа!
Гольт кивнул головой:
— Это более, чем возможно, Джек! Может быть, не пройдет и года, как нас с вами погонят на бойню… Наша агентура доставляет нам интересные сведения. Везде происходит переформирование воинских частей. Усиливаются гарнизоны. Кроме того, — и это не блеф, Джек, и не болтовня! — под видом требования оружия для себя оружие берут для отправки в Европу. Таково наше американское лицемерие. Берут оружие в гарнизон, а оно из гарнизона отправляется в морское путешествие… При таких условиях нам будет не особенно трудно и самим запастись кое-чем для наших планов… Вы положили начало чрезвычайно удачно. Теперь я забираю у вас «Глориану» и начинаю далее действовать сам…
Гольт был так доволен Джеком, что потащил его в хороший ресторан и угостил шикарным обедом с вином. Джек удивлялся: откуда у него такие средства? Неужели «Аранджи», помещающаяся в грязной харчевне дяди Станислава, не стесняется в средствах? А что Гольт и Якобсон и другие аранджисты не стеснялись в средствах, в этом для Джека давно уже не было ни малейшего сомнения…
На следующий день Гольт куда-то исчез с завода. Джек интересовался его таинственной деятельностью и немного боялся за «Глориану», но дисциплина «Аранджи» связывала его по рукам и ногам. Он не смел расспрашивать механика, что теперь намерен делать последний, и не мог требовать у него аппарата обратно.
Аранджисты и Гольт не считали нужным держать Джека в курсе их дел. Джек в последующие дни слышал стороной, что оружие и снаряды благополучно добыты и спрятаны в каком-то укромном месте. Очевидно, Гольт сумел раздобыть и дальнейшие партии оружия, потому что он не требовал у Джека добывания новых ордеров. Джека пока не тревожили, и он спокойно бегал по заводу и по городу, разнося в качестве заводского курьера бумаги и письма. Он уже более месяца <как> был переведен на эту новую должность по протекции Гольта. Здесь было безопаснее, чем в химическом секторе, а кроме того (и это-то было самое важное) давало возможность Джеку, не манкируя службой, часто бывать повсюду в городе и исполнять, кроме заводских поручений, еще и поручения «Аранджи».
А на заводе, между тем, с каждым днем все сильнее чувствовалось глухое брожение.
Агитация «Аранджи» не проходила бесплодно. Завод Массена, как и все заводы в буржуазном мире, принадлежал людям, которые главной своей жизненной задачей ставили использование «до отказа» других людей — нанимаемых, эксплуатируемых, изматываемых для возможно пущей наживы. Завод платил сравнительно недурно, но зато требовал адской работы, работы сверхчеловеческой и бесчеловечной. С людьми совершенно не считались и не считали их за людей. Для акционеров Массены рабочие были лишь заводское мясо. И если это мясо портилось или пропадало, его без сожаления вышвыривали вон и покупали другую партию такого же мяса, по возможности еще более безответного: китайцев, или японцев, или оборванных и вечно голодных чилийцев, которые были готовы на все.
Никаких предосторожностей при работах не принималось. Разрывы снарядов происходили почти ежедневно. Рабочих убивало и калечило на каждом шагу, но управление завода только смеялось в ответ на робкие и почтительные заявления фабричного правительственного комиссара и на требования рабочих относительно предохранительных средств. Вас ранило и искалечило? Тем хуже для вас, а для нас это не имеет никакого значения: мы наймем китайцев, которые не требуют никаких предохранений, потому что они фаталисты и не боятся смерти, да к тому же и готовы работать за полцены.
Эксплуатация живой человеческой силы достигала таких неслыханных даже в Америке размеров, что наиболее тихие и забитые рабочие начинали волноваться. И обратиться за помощью было не к кому. Тред-юнионы явно держали руку правительства и кричали о патриотизме, о германском варварстве, о необходимости приносить все силы в жертву «святому делу войны» и не требовать ничего лишнего.
И, к довершению беды, разрасталась дороговизна. Каждый месяц европейского безумия, обогащавший Штаты потоком золота, поднимал цены на жизненные продукты.
И с каждым днем на заводе стали все чаще и чаще раздаваться голоса:
— Так нельзя жить! Мы голодаем, несмотря на высокий заработок! Наши жены и дети умирают от недоедания!
— Мы пропадаем ни за грош! Это хуже всякой каторги!
— Нас вышвыривают без предупреждения и берут китайцев! От этих желтых дьяволов нет прохода! А еще говорят, что Америка для американцев!
— Хлеб вчера опять вскочил на три цента!
— Это все война! Долой войну!
И общий вопль негодования, тоски, усталости и нескончаемой муки выливался в этих двух словах:
— Долой войну!
Среди этих мучимых внутренним огнем людей не было даже особой необходимости агитировать. Они уже были готовы и к забастовке, и к восстанию, и к смерти…
Утром первого июня 1915 года Джек застал на заводе Массена необычную картину.
Обычно шумный и гулкий завод молчал, словно уснувший великан. Но сон его был тревожен и более походил на бред, чем на спокойный отдых. Станки молчали. Маховики остановились, и от них уже не веяло душным и пыльным ветром. Не слышно было острого щелканья забойщиков в капсюльном отделении, не визжали стальные пилы и резаки. Не грохотали тележки по каменному полу в мастерских. Было тихо, странно и жутко тихо.
Но завод не умер. Массена не был пуст. Он был полон рабочих.
Бледные, худые люди с серьезными, строгими лицами собирались везде в группы. Разговоров почти не было слышно. Но всем и каждому было ясно, что не далее, как сегодня же, разговор все-таки начнется. Но говорить будут уже не люди, а револьверы и винтовки…
С правлением завода разговоры людей велись уже целую неделю. Люди поставили свои требования. Завод их отверг. Тогда люди сказали: «Мы не будем работать на войну и на капиталистов, которые ведут войну!» Управление ответило: «Мы заставим вас силой работать, потому что ваш отказ — измена родине!» Но все знали, что эти слова — ложь. Родина была тут не при чем! И тогда рабочие в последний раз заявили: «Работа прекращается. Долой войну!» А правление вместо ответа вызвало войска. Завод был оцеплен со всех сторон, хотя солдат и не было видно. Они прятались в окрестных зданиях и дворах.
Рабочие были вооружены. Джек знал, что уже в течение долгого времени оружие вносилось на завод и пряталось в разных потаенных местах. Гольт, пользуясь «Глорианой», уносил в каждую свободную минуту то винтовки, то ящик с патронами из своего таинственного склада и переправлял их на завод. Случалось, что и Джек занимался этим, но Гольт не посвятил его в местонахождение склада. Он давал Джеку то оружие и припасы, которые хранились в некотором количестве у него на квартире и которые необходимо было перенести в более сокровенные и более доступные в нужный момент места внутри завода. «Глориана» работала чрезвычайно успешно и ни разу не сыграла ни с Гольтом, ни с Джеком никакой досадной штуки.
Джек был сегодня в особом, небывалом настроении. Обычная мальчишеская шутливость и беспечность с него слетели, как легкая пыль. Предстоял серьезный и, по правде сказать, страшный день. Это была война. Самая настоящая война, с выстрелами, с возможностью смерти в любой момент. Джек прекрасно понимал, что отступление невозможно и что его не будет. Правда, с ним была «Глориана». Гольт вчера вернул ее. Но если люди не видят человека, освещенного таинственными лучами «Глорианы», то пули отлично видят его. А уйти, бежать с завода в величественные и тяжкие минуты борьбы, — Джек, конечно, ни за что не пошел бы на это!