Джек не мог разобраться в этих противоречивых мыслях. Это еще более приводило его в дурное и безнадежное настроение. Как отвратительно кончался этот день, начавшийся освобождением из больницы!
— Налево, через улицу! — скомандовал полисмен.
Но перейти через улицу было труднее, чем идти вдоль улицы. Участок, который сейчас казался полисмену обетованной землей, а Джеку совсем не казался ею, был на той стороне улицы. Он помещался рядом с редакцией «Вечерней почты». Но все пространство перед редакцией было запружено народом, который ожидал последних новостей с театра войны. Пробраться сквозь эту толпу было мудрено даже для полисмена.
Это был час, когда в редакции получались телеграммы Рейтера.
На стене дома была выставлена громадная карта Европы, а в огромном зеркальном окне белели плакаты с текстом телеграмм.
Подойдя к зданию редакции, Джек был ошеломлен внезапным диким ревом. Рев этот, неописуемый и ни на что земное не похожий, несся откуда-то с небес.
— Что это такое? — спросил Джек соседа.
— Телеграммы пришли.
— Чего же они так воют?
— Это воет редакционная сирена на крыше, — объяснил другой сосед. — Они дают знать публике о том, что пришли новости.
Вытье продолжалось с минуту. Затем воцарилась тишина. В зеркальном окне беззвучно исчезли прежние плакаты и появились новые:
«Сражение на Изере продолжается».
«Новая неудача германцев под Варшавой».
И наконец:
«Германской подводной лодкой потоплен близ Ньюфаундленда американский пароход „Президент Линкольн“».
Улица ответила на этот плакат таким же диким воем. Известие о потоплении американского парохода распространилось по городу еще с утра. Поэтому сегодня и было так много уличных ораторов, и была так воинственно настроена публика.
Джек слышал вопли: «Долой немцев!», «Смерть Германии!», «Возмездие!» Полисмен заинтересовался было плакатами (ничто человеческое ему не было чуждо), но спохватился, схватил Джека за шиворот и энергично врезался в толпу, требуя дороги. Но толпа не давала дороги и все более и более сжималась в плотный, живой монолит.
У дверей редакции происходило настоящее сражение: там начали продавать свежий номер газеты, и толпа осаждала газетчиков, с бою вырывая у них газетные листы. В это время из редакции вышел на улицу мальчик с узенькой лестницей и целым букетом разноцветных флажков под мышкой. Он проворно взобрался по лестнице к громадной карте и стал втыкать флажки в соответствующие места «театра военных действий».
Публика приняла самое живое участие в этом деле. Мальчишку поощряли, понукали, поправляли его ошибки. Видя себя центром всеобщего внимания, мальчишка в конце концов зазнался и стал баловаться. Вися в горделиво-небрежной позе на тонкой перекладине лестницы над беснующейся толпой, он чувствовал себя владыкой, которому все позволено. Он взял немецкий флаг и воткнул его в Париж.
— Долой! — закричали внизу.
— Браво! — раздалось там же.
Мальчишка перенес флаг в Лондон. Опять раздались восклицания негодования и хохот.
— Убирайся к черту, а не то спустим тебя с лестницы!
— И отвинтим тебе голову!
Джек страшно завидовал мальчишке. Ему самому хотелось постоять на лестнице и выкинуть какую-нибудь штуку. Какая жалость, что он уже не может превращаться в невидимку! О, если бы «Глориана» была цела…
Да, если бы она была цела… Джек уже сто раз вспоминал ее с того момента, когда его арестовали…
Полисмен толкнул его в плечо.
— Идем назад! Попробуем пройти с переулка!
То, что произошло далее, заняло в общей сложности всего несколько мгновений. Но излагать эти события в их последовательности поневоле придется несколько дольше.
В окне редакции появилось громадное раскрашенное изображение потопленного «Президента Линкольна». И почти мгновенно вслед за тем откуда-то сбоку вынырнули знамена с лозунгами. Раздались крики, пение. Началась патриотическая военная демонстрация…
И опять-таки почти мгновенно после того раздался оглушительный удар, и все вокруг застлало едким дымом. Звон разбитых стекол, крики ужаса и стоны слились в дикую какофонию.
Джек ничего этого уже не видел и не чувствовал.
Последним его ощущением была боль в затылке и звон в ушах. Он лежал плашмя на мостовой, и для него не существовало теперь ни толпы, ни полисмена, ни участка, ни Нью-Йорка.
— Мистер Джек! Ради бога, очнитесь!
Облака небытия начали понемногу рассеиваться. Но Джек воспринимал окружающее без надлежащего понимания.
— Убирайтесь к черту! — сердито говорил он наклонившейся над ним молодой и красивой даме. — Не пойду я в участок!
— Боже мой, Джек! Что вы говорите?
Джека приподняли и поддерживали под руки два неизвестных прохожих, которые ровно ничем не напоминали собой полисменов. Дама, принявшая такое горячее участие в Джеке, еще менее походила на блюстителя порядка. Но Джек вырывался, ругался, махал руками.
— Мистер Джек, неужели вы меня не узнаете?
Джек внезапно смирился. Он встал на ноги и провел рукой по волосам.
— Где моя шляпа? — спросил он.
Шляпу подняли и одели ему на голову.
— Но я не пойду в участок! — продолжал он.
Прохожие и дама рассмеялись:
— Никто вас туда и не тащит! Как вы себя чувствуете? У вас ничего не болит?
— Нет, ничего… Значит, я спал?
— Вы были оглушены взрывом.
Джек ничего не понимал. Каким взрывом? Он осмотрелся по сторонам. Дом, где помещалась редакция «Вечерней почты», был оцеплен солдатами. Громадное зеркальное окно, в котором выставлялись телеграммы, было разбито, и телеграммы исчезли. Стекла во всех остальных окнах были также выбиты. Пахло дымом и гарью. Где-то пыхтел автомобиль. Через секунду он промчался мимо Джека. Это была скорая помощь.
Неизвестные прохожие, помогавшие Джеку возвращаться к жизни, увидев, что он ожил, покинули его. Но дама не покидала. Она предложила Джеку пойти к ней.
— Я вам очень благодарен, — смущенно начал Джек. — Ваше лицо мне знакомо, но я, ей-богу, вас не знаю!
Дама расхохоталась.
— Сильно же вас оглушило, Джек, если вы все еще меня не узнаете! Фата-Моргана… Помните, как мы были с вами в опере?..
Джек остановился, как вкопанный.
— Ну, конечно же, я вас помню! Это все мой обморок дурацкий… Меня так хватило по затылку, что я…
Он тщательно ощупал затылок.
— Идемте скорее, Джек! — торопила молодая женщина. — Я живу здесь близко, в двух шагах.
— Почему взрыв? — недоумевал Джек. — Кто его устроил?
— Пацифисты!
Джек не имел ни малейшего представления о пацифистах.
Кто эти пацифисты? — спросил он.
— Пацифисты — это люди, которые не хотят войны. Они против вмешательства Америки. А сами вмешиваются во все. Грозят топить пароходы, устраивать забастовки.
— Знаю, знаю! Теперь я вспомнил! Человек на фонаре!..
— Бог знает, что вы такое говорите! Какой человек на фонаре?.. Но дело не в этом. Давеча организовалась патриотическая манифестация. И эти пацифисты бросили в нее бомбу. И куда-то зашвырнули вашего полисмена. Но вот мы и пришли!