— Кар-р-аул! — неслось по Большой Садовой. — Кар-раул!
Мальчишки увидели нас и побежали к своим. Весь наш класс с шумом и криком ринулся на обидчиков. Стена пошла на стену. В воздухе засвистели камни, где-то звякнуло и разлетелось вдребезги оконное стекло.
Трудно сказать, чем могла закончиться эта невиданная и неслыханная в ПГТ баталия.
— Тр-рр-р! — неожиданно заверещал на Малой Садовой свисток милиционера. — Тр-рр-р!
Подхватив полы шинели, штатная единица ПГТ мчалась во весь опор к месту происшествия.
Наш дорогой Пал Палыч
По Малой Садовой, отмахивая рукой такт, шагал милиционер, а за ним в полном составе два класса — наш и седьмой-б. Мы могли убежать, и милиционер ни за что не переловил бы нас. Но мы не поддались малодушному инстинкту и мужественно шли вперед. Мы знали, что правда на нашей стороне.
В седьмом-б царили паника и смятенье. Я шел сзади всех и слышал, как шептались между собой заговорщики: «Ты говори, как будто не так, а так…» Напрасные ухищрения! Ложь всегда вылезет наружу. Это известно всем!
Нас и седьмой-б привели в школу и посадили на скамейку в актовом зале. Нас — справа, а седьмой-б — слева. В школе в этот тревожный и ответственный момент не было ни директора, ни завуча, ни классного руководителя седьмого-б. Он ушел куда-то еще до драки и теперь даже не знал, как низко пал в глазах общества его класс.
Единственным представителем администрации была Зинаида Борисовна.
Милиционер открыл тощую дермантиновую сумку и вынул оттуда большой лист графленой бумаги с черным зловещим заголовком «Протокол допроса». В актовом зале стало тихо, как в могиле.
Милиционер спрашивал нас по очереди про битву на Малой Садовой и записывал ответы в «протокол допроса». Формально в этом протоколе все было правильно, а по существу все неправильно. Получалось так, как будто бы виноват во всем был только наш класс. И стекло мы высадили, и пиджак кому-то в клочья изодрали, и синяков наставили нахалам из седьмого-б.
Мы пытались возразить и высказать объективно свою точку зрения, но милиционер ничего не желал слушать и твердил как заведенный: «Отвечайте кратко — «да» или «нет».
Обмакнет перо в чернильницу, нахмурит брови и спрашивает:
— Стекло разбили? Да или нет?
— Да.
— Доску с забора отодрали?
— Да.
— Шапки в грязь бросали?
— Да.
И так без конца — «Да, да, да».
Больше всего досталось Ире-большой за ее длинные ноги.
Ира даже заплакала.
Обстановка достигла высшего накала или, как еще говорят, апогея. Во время этого апогея дверь актового зала неожиданно открылась и на пороге появился наш Пал Палыч и рядом с ним Ира-маленькая.
Наш класс и седьмой-б встали со скамеек и хором крикнули:
— Здравствуйте, Пал Палыч!
Ира-маленькая привела Пал Палыча прямо из больницы. На Пал Палыче был черный, помятый в больничной кладовке пиджак, а под ним — застиранная полосатая пижама. Пал Палыч подошел к столу, за которым заседал со своими протоколами милиционер, и сказал:
— Я — классный руководитель. Я плохо воспитывал своих учеников и поэтому должен за все отвечать сам. Прошу отпустить ребят домой.
Милиционер попытался возразить, но Пал Палыч вежливо остановил его рукой.
— Встать! — скомандовал нам Пал Палыч. — По домам — марш!
Мы вскочили со своих мест и ринулись к выходу. Мы знали, что сейчас тут самый главный и самый важный человек — наш классный руководитель Пал Палыч.
Седьмой-б сразу разбежался по домам, а мы остались возле школы ждать Пал Палыча. Минут через пятнадцать из школы вышел милиционер, а за ним Пал Палыч с толстой, похожей на букву «Т» палкой в руке. Милиционер свернул куда-то влево, а Пал Палыч, прихрамывая и опираясь на «Т», пошел прямо — долечиваться в свою больницу.
Но Пал Палыч не остался в больнице. Он забрал там свою рубашку, галстук, связку книжек, которые читал во время болезни, и пошел домой.
После возвращения Пал Палыча из больницы в воздухе сразу запахло грозой. Пал Палыч бросил дома свои книжки и сразу же отправился к директору, который с утра сидел в ДОКе и смотрел, как работает новый токарный станок. Пал Палыч и директор пошли на почту и начали звонить оттуда в Якутск какому-то начальнику.
После телефонного разговора прошел какой-нибудь час-два, и мальчишки из младших классов уже бегали сломя голову по ПГТ и разносили по домам записки. Родителей седьмых классов срочно вызывали в школу на собрание.
Мой отец уехал на все лето в тайгу и в школу отправилась только мама. Дома о драке никаких разговоров не было. Молчала мама, помалкивал и я. В голове у меня была какая-то сплошная каша. Я уже и сам толком не знал, что мне отвечать — да или нет.
Мама пришла в половине одиннадцатого. Она сняла свою шерстяную кофточку, капроновый шарфик, который надевала только на праздник, и отправилась на кухню. Я постоял немножко посреди комнаты и тоже пошел на кухню.
Задумчиво и тихо звенела в руках мамы посуда. Мама накрывала на стол и старалась не смотреть на меня. Так бывает всегда, когда хочешь сказать что-то очень важное и в то же время не совсем ясное и понятное для самого себя.
В конце концов я не выдержал и спросил маму:
— Что у вас там было на родительском собрании?
Мама намазала маслом кусочек хлеба и положила возле моей чашки.
— Ничего особенного, — сказала она. — Послезавтра поедете в тайгу на производственную практику. Я думаю, подметать улицы — это не совсем то, что надо. Как по-твоему?
По-моему, было точно так, как и по-маминому — раз практика, значит, практика.
Мы сидели с мамой за столом целый час и обсуждали предстоящую поездку. Километров за сто отсюда на берегу Вилюя строили какой-то большой поселок. Мы не знали, кто будет жить в новых домах — искатели подземных железных кладов, золотых россыпей, меди, цинка или чистых, как бусинки росы, алмазов. У нас в Якутии есть почти все элементы периодической системы Менделеева. Если бы какой-нибудь волшебник открыл сразу все недра, люди вскрикнули бы от удивления и радости.
Лег я поздно и всю ночь видел коротенькие и какие-то суматошные сны.
Мистер Манч
Я не люблю рассказывать скучные вещи и зря чесать языком. Кому это нужно — как мы ехали, как нас швыряло в кузове с одного борта на другой, как застревали в ржавых прокисших болотах? Если бы не одна история, которая случилась со мной в пути, я бы вообще не сказал про нашу поездку ни слова.
На дне кузова ехал я недолго. Манич растолкал ребят и пригласил меня к себе на краешек скамейки. Манич оказался предупредительным и вежливым человеком. Он по-братски обнял меня и придерживал за плечи, когда машину бросало на ухабах и приречных камнях.
Во время таких трогательных объятий Манич навалился на меня всем телом и шепнул:
— Коля, давай с тобой дружить?
Я согласился. В конце концов, если хорошо подумать, Манич тоже человек…
Часа в три машины свернули на поляну и остановились.
— Дальше сегодня не поедем, — сказал Пал Палыч. — Варите суп, а вечером проведем возле костра пионерский сбор.
Мы начали развязывать свои рюкзаки и сумки. У всех было одно и то же — пшено, картошка и свиное сало. Теперь мы одна семья. Что ест один, то и другой.
— Кто не умеет варить суп, поднимайте руку, — сказал Пал Палыч.
Я приподнял чуть-чуть руку, но потом посмотрел на Леньку и сделал вид, будто у меня зачесалась бровь. Почему я должен поднимать, если Ленька не поднимает! Ленька даже картошку не умеет жарить. У меня получалась тоненькая, хрустящая, а у Леньки — сплошная размазня.