Я его хорошо вижу, потому что все стекло в папином окне исчезло.
Мотоциклист поднимает пистолет и стреляет.
Звук еще более ужасный, чем при столкновении машин, и он повторяется снова и снова.
БАХ-БАХ-БАХ-БАХ-БАХ-БАХ
Папа и мама дергаются.
Красные брызги разлетаются по белым подушкам безопасности.
Капли чего-то горячего и мокрого брызгают мне на лицо.
И тут мотоциклист направляет свой пистолет на меня.
Я вижу маленький черный кружок на конце. Из него валит дым.
Я жду, что он убьет меня.
Но, видимо, он передумал, потому что опускает пистолет и уезжает.
Рядом с нашей машиной с ревом проносится другая. Кричат мужчины, хлопают дверцы, и машина уезжает.
Я остаюсь одна на заднем сидении машины.
Машина все еще громко сигналит.
Мама и папа наклонились вперед на своих сидениях…
А я кричу, кричу и кричу.
Кажется, что я кричу вечно.
Сейчас я сижу одна на деревянной скамейке в коридоре.
Не помню, как я сюда попала. Все было как в тумане.
Я задаюсь вопросом, где я ― и тут же понимаю, что, наверное, в Венеции, потому что в коридор входит Нона. Нона никогда не покидает Венецию.
На ней, как всегда, черное платье…
И когда она видит меня, она начинает плакать.
Это меня пугает, потому что Нона никогда не плачет.
Она подходит к скамейке, садится рядом со мной и берет меня на руки.
И, покачивая меня туда-сюда, шепчет мне на ухо:
― Мне так жаль, моя милая девочка… Мне так жаль….
Глава 58
Массимо
― …и… и тогда я переехала к ней, ― всхлипывала Лучия.
Ее тело дрожало, пока я держал ее в своих объятиях.
Она плакала без остановки в течение десяти минут. После этого ей с трудом удалось рассказать подробности того, что произошло, когда ей было шесть лет.
И когда она рассказала…
Мое сердце разбилось от боли за нее.
Оно разбилось на тысячу осколков, и я знал, что никогда не смогу собрать его обратно.
Я не плакал. Я не плакал уже много лет, с тех пор как был подростком и умерла моя мать…
Но комната расплывалась перед глазами, когда я качал ее на руках.
― Прости меня, Лучия, ― прошептал я и поцеловал ее в лоб. ― Прости меня.
Она оттолкнулась от моей груди. Сначала я подумал, что это потому, что она не хочет, чтобы я ее больше обнимал.
Но вместо этого она посмотрела мне в глаза.
― Не оставляй меня, ― прошептала она дрожащим голосом.
― Не оставлю, ― пообещал я.
― Пожалуйста, никогда не оставляй меня, ― умоляла она.
И тут она снова разрыдалась.
Я притянул ее к себе и прошептал ей на ухо:
― Не оставлю. Я рядом ― и всегда буду. Клянусь, я никогда тебя не оставлю.
Наконец она выплакалась. Когда слезы кончились, она заснула в моих объятиях…
Ее лицо было невинным и ангельским, как у маленькой девочки.
Маленькой девочки, которая так много потеряла.
Я продолжал укачивать ее, не желая отпускать.
В тот момент я дал себе клятву.
Я больше никогда не ослаблю бдительность.
Я никогда не подведу ее так, как сегодня…
И я буду беречь ее.
Всегда.
Несмотря ни на что.
Глава 59
Лучия
Я снова сидела на заднем сидении машины, той самой, из моих воспоминаний.
Только теперь мне был 21 год.
Родителей не было. Переднее сидение было пустым.
Но за разбитым окном стоял мотоциклист в черном шлеме с зеркальным козырьком.
Он смотрел на меня.
И тут раздался выстрел, оглушительно громкий.
Но на этот раз оружие было в моих руках.
Я посмотрела на дымящееся ружье, потом на него.
И поняла, что это был не человек на мотоцикле.
Это была я.
Шлема не было, и я смотрела на свое собственное лицо, залитое кровью.
Все мое тело дернулось.
И я резко проснулась.
Я лежала в кровати. Вокруг было темно.
Но рядом со мной лежал Массимо. Я едва видела его лицо, но чувствовала его руку, защитно лежащую на мне.
― Ты в безопасности, ― прошептал он. ― Все в порядке.
Несмотря на его слова, я приподнялась на локте и огляделась, испугавшись, что в темноте могут быть люди в камуфляже.
Или человек в черной одежде с зеркальным козырьком на шлеме.
― Все в порядке, ― пробормотал Массимо, нежно поглаживая мою руку. ― Ты в безопасности.
Я успокоилась настолько, что смогла рассмотреть окружающую обстановку.
Комната была освещена лунным светом, проникающим через окно. Я ничего не узнала. Все было совсем не так, как я помнила. Даже кровать казалась другой ― более жесткой.
― Где мы? ― прошептала я.