– Погодка-то не очень, – проговорил он, наконец. – Давление меняется, того гляди, дождь пойдет…
Павел поначалу не нашелся, что сказать. Давно ему не приходилось общаться с таким контингентом.
– Мне на свалку надо, – с трудом произнес Павел. – Последние завозы…
– Всем надо, – глубокомысленно заметил сторож.
Он по-прежнему не удостаивал посетителя взглядом. Павел спохватился:
– Да, конечно… Я заплачу!
– Все платят, – равнодушно сказал сторож.
Павел не знал, сколько полагается денег этому чудному человеку за въезд на помойку. В бумажнике среди кредиток – только пятитысячные купюры. Он сунул «рыжую» поверх тонированного стекла. Смешно, но в этот момент одного из богатейших людей страны, что называется, «сдавила жаба». Не столько потому, что жалко было денег, сколько из какого-то гаденького внутреннего протеста: с какой стати властелин шлагбаума должен так здорово заработать за подъем ржавой палки!
Сторож, ничуть не смутившись, лениво взял «пятитысячную», окинул Павла коротким, ничего не выражающим взглядом. Он продолжал курить и любоваться горизонтом.
Было во всем этом нечто сюрреалистическое, какой-то комичный символизм. Ритуал, подымающий сторожа в его собственных глазах. И визитеру следовало подыграть ему.
Павел подыграл.
Какой-нибудь деляга помельче, прикативший на подержанном джипе, наверняка прикрикнул бы на нерасторопного плебея. Но это потому, что тот, при всех своих быстро нажитых деньгах, по сути, сам оставался плебеем.
Павлу не чего было делить с этим человеком. Они были, словно бы из разных измерений. Повелитель многомиллиардных активов и повелитель шлагбаума – они равны в своей глубинной сути, как два абсолюта. В известном смысле, конечно. Теперь Павел знал это наверняка. Черт, лучше бы он навсегда остался тем самодовольным делягой на подержанном джипе. Ей-богу, лучше…
Сторож докурил и откинул окурок в сторону. Он неплохо держал марку – даже не стал задавать вопросов. Лишь подошел вразвалочку к своей будке и отвязал веревочку, удерживающую противовес.
Полосатая труба взвилась вверх.
С каким-то обиженным взбрыкиванием «феррари» прополз под шлагбаумом. Колесо попало в выбитую грузовиками колею, дно неприятно чиркнуло по гравию.
Машина неспешно приближалась к кучам «свежего» мусора. Гул двигателя перекрывали вопли чаек над головой. Вонь стояла невыносимая.
Павел сразу заметил: на свалке он не один. Работающие в отдалении бульдозеры и самосвалы не в счет – на него глазели десятки настороженных человеческих глаз.
Бомжи. Коренные жители. Аборигены вонючего острова. Даже представить трудно, как они воспринимают приезд этого вызывающего, оскорбительно чистого авто. Как «летающую тарелку», набитую пришельцами? Как прихоть зажравшегося ублюдка?
Стало не по себе, едва только Павел оттолкнул дверцу и выбрался наружу. Под ногами отвратительно хлюпает – конец штучным ботинкам. Легкий ветерок треплет полы пиджака, но не приносит свежести.
Это только начало. Должнику пора отрабатывать свой долг. И что самое мерзкое во всем этом: в отличие от бизнеса, перевод долга в подобной ситуации невозможен…
Он огляделся в поисках ориентиров. Вон, вдалеке над кучами – вышка ретранслятора сотовой связи и труба заброшенной котельной. Совпав, они должны дать направление.
И откуда только его мучитель знает все это? Неужто он и впрямь может заглядывать в будущее, видеть мысли, проникать в суть вещей? Или же все происходящее – просто грандиозный трюк, из разряда тех идиотских розыгрышей, которые устраивают иногда пресыщенные придурки?
Бомжи, замерев, следили за чужаком. Павел не просто чужак. Он вроде ярко раскрашенной осы, попавшей в муравейник: что-то невообразимо чуждое и опасное. И Павел чувствовал это – остро, словно затравленное животное.
Он действительно загнан в угол: нечего противопоставить неумолимой воле пославшего его. Хотелось только выть от бессилия и злобы.
Павел стоял перед огромной кучей мусора, как гладиатор в центре внимания жадных до экзотики глаз. Только, вот, в предстоящем нет ни капли патетики. Лишь унижение, отвращение и проклятья в адрес того, кому он должен…
…На глазах изумленных жителей свалки пижон из красной машины вдруг с воплем бросается в кучу свежепривезенного мусора. Барахтается в нем, разбрызгивая зловонную дрянь, словно старается нырнуть поглубже. Да он просто купается в мусоре, этот сумасшедший!
На лицах бродяг недоумение сменяется испугом. Всех их судьба привела однажды сюда, в этот отвратительный Клондайк, в этот тошнотворный рог изобилия, полный всякой мерзкой всячины. Но вряд ли кто из них мог похвалиться, что испытывает по поводу мусора такой же восторг.