Выставила, в общем.
Интересно, думал я, щелчком пальцев подзывая лакея с подносом, каково приходится Светлым, что служат под её началом? Она их так же конфузит?
От нечего делать я и впрямь пригласил на танец симпатичную дворяночку. Самарцева Екатерина Матвеевна, восемнадцать лет, дочь коллежского асессора Матвея Антоновича, служащего по акцизному ведомству. Мечтает о замужестве, о куче детишек, любит малиновое варенье и отчаянно трусит мышей. Всё это считал я в верхних слоях цветка её души. Закружить ей, что ли, голову? Заодно и поддержать репутацию повесы. Но… чего-то в девице недоставало. То ли живости, то ли ума… Потому, исправно отплясав с нею круг, я галантно поклонился и вклинился в компанию мужчин, возносящих поклонение Бахусу. Отдадим графине должное – вина были выше всяких похвал. Не то чтобы я особо тонкий ценитель, но пять лет в полку что-то же значат! Было там у кого учиться.
Конечно, поглядывал я и сквозь Сумрак. Иных было не так уж много, из Тёмных только мы с дядюшкой, Светлых же – человек семь, считая с графиней. Вспомнилось мне, как Александр Кузьмич объяснял: Иные встречаются редко, на десять тысяч обычных людишек приходится всего один Иной. И для не столь уж великого города Твери получалось, что нас тут собралось прилично. А если учесть и Тёмных, коих не позвали из-за худородности…
Чтобы развеяться, пошёл я проведать карточные столы. Играть, конечно, не собирался – но потереться возле, поглядеть на игру, послушать людей… впитать немножко силы. Тут уж я графини стесняться никак не мог: не чужое беру, а лишь поднимаю то, что само упало. Играют люди, волнуются, страшатся, обижаются, завидуют, негодуют… Чувства их бурным потоком утекают в Сумрак и там постепенно растворяются, точно капля чернил в тазу с водой. Растворяются – и становятся силой, которую мы, Иные, тянем оттуда. Но можно и напрямую, Великий Договор запрещает лишь незаконно её, силу, тратить, а брать и накапливать – пожалуйста. «Есть тут, брат Андрюша, однако же, и закавыка, – вспомнились самые первые уроки Александра Кузьмича. – Нельзя их, людишек, ставить в такие условия, чтобы чувства понуждать. Проще сказать, если ты их намеренно мучить и соблазнять для того станешь, то это уже нарушение параграфа двенадцать. Однако же если они сами… а ты просто рядом приключился, то всё по Договору».
Играли здесь в вист и карамболь, и не как у полковника Веенмахера, а по маленькой. Чтили, значит, указ государыни. Впрочем, и без того хватало чувств. Людская порода, что сказать? Проигравший пять рублей горюет так же, как и проигравший пятьсот. Ну или почти так же. Во всяком случае, тут есть чем подкормиться.
Я походил, поглядел на играющих, потом, сделав вид, что притомился, сел на удачно расположенный мягкий диванчик, обитый зелёным бархатом, и стал наблюдать ход игры за ближайшим столиком. То, что видны мне были только спины да затылки, не мешало ни в коей мере. Капелька магии – и видишь под рубашками карт их рисунки. Причём за эту капельку никто бы меня упрекнуть не смог – я же только подглядываю, а не превращаю, допустим, даму в валета. Не влияю на людей. Сижу, никого не трогаю, тихонько подбираю чувства, что они столь щедро выплёскивают в пространство.
Вскоре внимание моё привлёк немолодой мужчина, чей проигрыш достиг уже двадцати пяти рублей. Ему бы расстроиться – ан нет. Веселье, азарт, непристойные слова – это из него брызгало вволю, в этом он походил на фонтан в Петергофе… и при всём при том испытывал явное сладострастие. Невкусный, в общем, дядька.
Любопытства ради глянул я на цветок его души сквозь Сумрак – и долго сидел с разинутым ртом. Мужчина оказался Иным, Тёмным – но пока что не посвящённым. Судя по яркости – четвёртый ранг.
Пожалуй, стоило бы немедленно известить дядюшку. Нам в Дозоре лишний маг уж явно не помешает. Но вновь обуял меня дух противоречия, и поступил я не как должно, а как хотелось. То есть, развалясь на диванчике, внимательно разглядывал мужчину и сквозь Сумрак, и обычным зрением.