Фаллонер тем временем положил себе и Робу по большому куску мяса и передал блюдо дальше, а сам махнул рукой Рангулу — дескать, накладывай. Рангул надулся, но повиновался; ссориться с Фаллонером ему явно не хотелось.
— Ты — гость, — сказал Джескен, предлагая Робинтону салат.
— И еще он будет петь — потом, после ужина. У него хороший голос, и играет он здорово.
И Фаллонер подмигнул Робинтону. Робинтону стало не по себе; а вдруг кто-то узнает, что это он написал песни, которые Мерелан собиралась сегодня исполнить?
— Наверно, мы и тебя услышим, — язвительно сказал Рангул Фаллонеру. На лице его отразилась сложная смесь раздражения и зависти.
— Ну да, я-то могу вести мелодию, — сказал Фаллонер, ответив Рангулу не менее язвительной улыбкой.
— В цехе арфистов те, кто не может петь, на чем-нибудь играют, — сказал Робинтон. Он почувствовал, что перебранка вот-вот может сделаться совсем уж неприятной. Мальчишки в Вейре ничем, по сути, не отличались от учеников цеха арфистов. — А мясо очень вкусное, — добавил он, надеясь сменить тему разговора.
— Угу, — согласился Фаллонер, прожевав кусок. — Вообще-то мы тут едим довольно хорошо…
— Как правило, — добавил Джескен. Он так набил рот, что изо рта у него потек мясной сок. Джескен вытер его и облизал пальцы. — А сегодня — так и вовсе здорово. Должно быть, телка была моложе, чем нам обычно перепадает.
— В конце концов, с нами ведь сидит Робинтон, — с улыбкой заметил Фаллонер.
— А ты здесь еще побудешь? — спросил Селлел, глядя то на Фаллонера, то на Робинтона.
— Сегодня — точно, — отозвался Фаллонер. Он ткнул Робинтона локтем в ребра. — Они тебя заставят петь до рассвета — можешь не сомневаться.
— Значит, ты будешь петь вместе с нами, — сказал Робинтон и отправил в рот очередной кусок нежного мяса. Жалко, что нельзя наесться до отвала. Но если он набьет полный живот, то не сможет хорошо петь.
Петь ему пришлось немало: и вместе с Фаллонером, и вместе с мамой, и одному. Сперва, конечно же, они спели Балладу о Долге, и все слушатели подхватили ее. Робинтону начали хлопать уже во время первого припева. Успех искренне порадовал его.
Затем Мерелан исполнила в дуэте с Робинтоном Балладу Вопросов. Ее в программе не было, но поскольку концерт вела Мерелан, Робинтон охотно подчинился — а притихшие зрители слушали, затаив дыхание. С'лонер сиял, наблюдая, с каким изумлением и вниманием смотрят на певцов жители Вейра.
Робинтон и Фаллонер спели несколько песен Роба, не называя имени автора; песни были приняты очень тепло. В Вейре не было опытного арфиста, зато многие обладали хорошими голосами и умели на ходу подхватить мелодию. Жители Вейра заметно отличались от всех прочих слушателей, перед которыми доводилось выступать Робинтону прежде — и, пожалуй, в лучшую сторону. Конечно же, во многом он был обязан успехом маме: великолепный голос Мерелан даже в самых грустных песнях нес с собою радость. Между певцами и слушателями возникало редкостное взаимопонимание, позволяющее по-новому прочувствовать старые вещи.
«Мы тоже тебя слушаем, маленький арфист», — произнес голос в голове у Робинтона, и мальчик едва не сбился с мелодии.
Эта короткая фраза многое объяснила Робинтону, но задумываться у него не было времени: он должен был петь дальше, и петь так, чтобы не разочаровать своих слушателей — и людей, и драконов.
Потом стали просить исполнить старые, любимые всеми песни, и Робинтон пел до тех пор, пока не охрип от усталости. Мерелан объявила, что представление окончено.
— Вы изумительны, Мерелан. И вы, и юный Робинтон, — сказал С'лонер.
Слушатели никак не желали уняться, поток просьб не прекращался. С'лонер замахал руками, призывая к порядку,
— Уже поздно — даже для праздничного вечера, а вы, Мерелан, были очень щедры к нам — вы уделили нам так много времени и так много спели.
— Это — десятина Вейру от цеха арфистов, — отозвалась Мерелан и изящно поклонилась слушателям. — Я всегда рада петь для вас.
— Вы доставили огромное удовольствие не только нам, но и нашим драконам, — сказал С'лонер, взглянул на Робинтона и подмигнул ему.
Внезапно приподнятое настроение, придававшее Робинтону силы во время долгого выступления, развеялось, и мальчик от усталости покачнулся.
— Фаллонер, отведи Робинтона в спальню, — властно приказал С'лонер.
— Я и сам устал не меньше его, — сказал Фаллонер и, обняв друга за плечи, повел его прочь из зала.
— Вас же, дорогая Мерелан, Карола проведет в вейр для гостей — тот самый, который предназначен для королевы. Вскоре, да, вскоре…
С'лонер говорил что-то еще, но этого Робинтон уже не услышал.
На следующий день С'лонер лично отвез их в Бенден-холд; Мерелан и Робинтон, все еще не пришедшие в себя после выступления, по достоинству оценили оказанную им высокую честь. Даже Фаллонер в присутствии отца утратил обычную самоуверенность и держался тихо.
— Я теперь, наверное, просплю целую неделю, — сказала Мерелан, когда они помахали вслед бронзовому всаднику и его Чендит'у. — Но вечер удался на славу, Роби. Выступление получилось великолепное. Я еще никогда не пела так хорошо, а ты был просто изумителен. Хочется верить, что твой дискант сохранится надолго. — Она вздохнула и потрепала сына по волосам. Они уже подошли к главной лестнице холда. — И, будем надеяться, после ломки у тебя тоже будет хороший голос.
Их встретила леди Хайяра — она двигалась вперевалочку, поскольку до родов ей оставалось совсем немного.
— Я так и знала, что они задержат вас до утра, — сказала леди. — Вы выглядите такой усталой… все ли прошло благополучно? Вы прямо-таки горите. Может, вам что-нибудь нужно? Я, наверно, не буду сегодня провожать вас наверх. — Леди Хайяра, обмахиваясь, тяжело вздохнула. — Надеюсь, на этот раз роды начнутся своевременно…
Заверив леди, что все будет хорошо, Мерелан повела сына дальше. Но стоило им отойти на несколько шагов от Хайяры, плечи певицы поникли.
— Чтобы так петь, надо выкладываться полностью, верно? — сказала Мерелан, когда они добрались до своих комнат. — О!
Мать и сын одновременно заметили на столе толстый свиток письма; свиток был перевязан синей лентой — цвет цеха арфистов. Рука Мерелан, протянутая к письму, дрогнула и на миг нерешительно застыла, но затем певица совладала с собой, уселась в кресло и решительно вскрыла письмо. Нотные записи… Отложив ноты в сторону, Мерелан развернула краткое послание. Лицо ее залила бледность, пальцы слегка подрагивали.
— Нет, это письмо — не от твоего отца, — Мерелан, не дочитав письмо до конца, принялась просматривать ноты. — Это от мастера Дженелла. Роби, подай-ка мою гитару.
Робинтон проворно извлек гитару из чехла. Интересно, с чего вдруг такая спешка? Он лишь сейчас сообразил, что за все это время мама ни разу — ни в холде, ни в Вейре — не спела ни единого папиного сочинения. Робинтон знал, что во всем цехе не было второй певицы, способной справиться со сложнейшими произведениями Петирона. Ноты норовили выскользнуть из-под пальцев Мерелан и снова свернуться в трубку; Робинтон придержал их.
Мерелан взяла первый аккорд, быстро пробежалась по струнам, потом вернулась к началу. Сыграв половину первой страницы, Мерелан остановилась и взглянула на сына, удивленно и растерянно.
— Это совершенно не похоже на твоего отца… — Она повнимательнее присмотрелась к нотам. — Однако же это его почерк, никаких сомнений, — сказала Мерелан и вновь заиграла.
Робинтон слушал музыку и, когда требовалось, проворно переворачивал страницы. Один раз, правда, он чуть не опоздал это сделать — так захватила его грустная мелодия, сопровождаемая минорными аккордами. Когда последние звуки стихли, мать и сын переглянулись: Мерелан — озадаченно, Робинтон — встревоженно. Ему очень хотелось, чтобы маме тоже понравилась эта музыка.
— Думается мне, — медленно произнесла Мерелан, — что я могу со всей уверенностью заявить… — Ее губы тронула легкая улыбка. — Это — самое выразительное изо всех произведений твоего отца. — Она обняла гитару. — Мне кажется, Роби, он по нас скучает.