— Да, но мне приходится время от времени путешествовать в одиночку, — сказал Робинтон. В этот момент они как раз добрались до хижины. Робинтон любезно поприветствовал трех вышедших навстречу женщин. Те засмущались. — А в дороге без охоты не обойдешься.
Он почтительно поклонился старшей женщине, облаченной в кожаные брюки и рубаху. Появление незнакомца привело ее в замешательство.
— Я попросил у вашего супруга приюта на эту ночь. И готов добавить вот это к ужину.
Робинтон вручил женщине тушку цеппи и снова поклонился.
Женщина несколько раз открыла и закрыла рот, но так и не произнесла ни слова.
Другая женщина, помладше, забрала зверя, осмотрела со знанием дела и улыбнулась.
— Молодой и свежий. Спасибо, арфист.
Она ткнула локтем в бок свою товарку; та была настолько потрясена, что вообще никак не отреагировала на улыбку Робинтона.
— Его надо будет приготовить поинтереснее. Если б эти оболтусы почаще ходили на охоту, нам бы не пришлось забирать у тебя твою добычу.
Она смерила мужчин уничтожающим взглядом, а затем, взяв старуху за руку и подталкивая вторую женщину, погнала всех в хижину.
— Я приготовлю для тебя место на чердаке, арфист, — сказал один из парней, вспомнив об обязанностях хозяина дома.
— А я займусь твоим скакуном. Никак, руатанский? — сказал второй, забрав у Робинтона поводья и одобрительно оглядев животное.
— Сейчас… я только вещи заберу, — сказал Робинтон, возясь с узлом. Узел поддался, и Робинтон подхватил дорожные сумки и гитару.
— Ты будешь играть для нас сегодня? — спросил первый парень. В глазах его светилась надежда.
— Я уже сказал. Буду. У столба, чтобы обе, — он сделал паузу, подчеркивая главное слово, — обе семьи могли послушать.
Хижина, довольно примитивная, была куда больше, чем показалось на первый взгляд. В главной комнате обитатели, очевидно, выполняли большую часть домашней работы. Комната эта была разделена на несколько частей: для женской работы, для мужской, для еды — и местечко для отдыха рядом с очагом, где были расставлены удобные кресла. В каждой стене имелись двери, ведущие в другие комнаты, а по обе стороны от очага стояли приставные лестницы, по которым можно было забраться на чердак. Да, если его и вправду разместят на ночь на чердаке, надо не забывать пригибаться, напомнил себе Робинтон.
Но его провели в одну из боковых комнат, где стояла большая кровать. Сын хозяина убрал с табуретов и сундука валяющуюся одежду и жестом предложил Робинтону поставить сумки.
— Кого я выселил? — поинтересовался подмастерье.
— Отца и мать.
У парня вырвался сдавленный смешок.
— Это честь для них — и для всех нас — принимать у себя арфиста. Меня зовут Вальрол. Моего брата — Торлин. Мать — Садай. Женщина, которая забрала у тебя цеппи, — моя жена Пессия. Она из Тиллека, из цеха рыбаков. Мою сестру зовут Клада. Она хочет выйти замуж за сына Сачо, а родители не разрешают — из-за этой стены. Но если она все-таки за него выйдет, мы с Пессией наконец-то останемся в нашей комнате одни.
Вальрол говорил тихо и быстро, стараясь успеть изложить все необходимое, прежде чем отец заметит его затянувшееся отсутствие и захочет посмотреть, куда это он подевался.
— Я покажу, где у нас купальня, — сказал он. Робинтон, пробормотав слова благодарности, принялся рыться в сумке, разыскивая полотенце, мыло и чистую рубаху.
Купальня каким-то образом отчасти обогревалась за счет очага, и там было не настолько холодно, как опасался Робинтон. Понежиться в теплой воде ему не удалось, но все-таки он смыл с себя дорожную пыль — и был благодарен судьбе за подобную роскошь.
В главной комнате стоял стол — положенная на козлы столешница, — но у Робинтона сложилось впечатление, что семейство пастуха привыкло обедать, рассевшись в креслах вокруг очага. Когда он вышел из отведенной ему комнаты, Пессия закладывала последние куски цеппи в висящий над огнем котел с кипящей похлебкой. Садай трудолюбиво нарезала овощи и складывала их в деревянную чашу, украшенную затейливой резьбой, а Клада — присутствие незнакомца, да еще и арфиста, стало для нее таким потрясением, что девушка никак не могла прийти в себя, — тщетно пыталась поставить кружки на поднос и при этом не уронить. Ее неуклюжесть вызвала у Торлина негодующее восклицание. Он отобрал поднос у сестры и, взяв мех с вином, жестом предложил арфисту сесть за стол.
Хотя вино оказалось кислым, Робинтон с благодарностью принял предложенную кружку, провозгласил, как и надлежало арфисту, тост за хозяев дома и улыбнулся Садай, робко поставившей на стол миску с салатом.
— Какая прекрасная работа, госпожа Садай, — дружелюбно сказал Робинтон, проведя пальцем по ободу чаши. — Это из местного дерева?
Женщина кивнула и даже выдавила робкую улыбку, но тут же поспешила отвести взгляд и прикрыть лицо кружкой.
За время ужина Садай немного освоилась и даже сообщила вдруг гостю, что чашу вырезала она сама.
— А вы вывозите ваши изделия на Встречи? — поинтересовался Робинтон. Многие люди зарабатывали несколько лишних марок, привозя для продажи вещи домашней работы.
Садай энергично покачала головой.
— Они не настолько хорошие.
— А мне кажется, что они хороши, — мягко сказал Робинтон. — А мне и самому случалось работать с деревом. Я сам делаю свои инструменты.
Женщина наклонила голову и более уже не подавала голоса. Зато Тортоле, по мере того как трапеза близилась к концу, чувствовал себя все более уверенно. Беседа оживилась. Мужчины засыпали Робинтона вопросами и жадно выслушивали его ответы. Поначалу они злились на арфиста за решение вопроса со стеной, но постепенно успокоились. Пессия, выросшая в многолюдной общине, чувствовала себя достаточно уверенно, чтобы время от времени участвовать в разговоре; Вальрол сиял, с гордостью поглядывая на жену. Перестав напускать на себя угрожающий вид, Вальрол сделался весьма симпатичным молодым человеком. Робинтон заметил, с какой любовью эти двое смотрят друг на друга, и понял, почему Пессия согласилась уехать с Вальролом в этот маленький, затерянный в глуши холд. Кладу тоже можно было назвать симпатичной девушкой — особенно если бы она хоть изредка осмеливалась поднять глаза.
Завязавшуюся после ужина приятную беседу прервал стук в дверь. Мужчины тут же вскочили, а Садай испуганно взвизгнула, но Робинтон успел первым подбежать к двери и тем самым предотвратил возможные неприятности.
В дверном проеме появился Грож, со светильником в одной руке и дудочкой в другой.
— Я чуть себе шею не свернул, пока перебрался через эти чертовы обломки стены, — пробурчал он. — Подмастерье Робинтон, если вы уже закончили ужин, может, мы бы все-таки сыграли несколько новых песен?
В руках у Тортоле, словно по волшебству, тут же появился светильник. Его семейство экипировалось шалями и куртками, и все вышли из хижины, окружив Робинтона, словно стража.
— Пессия, прихвати, пожалуйста, мою гитару, — попросил Робинтон, указав на боковую комнату, где он оставил свои вещи.
Когда девушка вернулась, сияя оттого, что ей доверили столь почетное задание, все направились к столбу, у которого Робинтон обещал петь. Семейство Сачо додумалось прихватить с собой стулья. Увидев это, Тортоле тут же велел сыновьям тоже принести стулья из дома.
— Прекрасный вечер, — заметил Робинтон, усевшись на обломках стены. Грож устроился рядом с ним и подмигнул арфисту. Робинтон кивнул в ответ, улыбнулся и принялся настраивать гитару.
Несмотря на малочисленность аудитории, Робинтон начал с Баллады о Долге. Грож вторил ему на дудочке.
На лицах играли отблески света. Видно было, что здешние жители изголодались по музыке — и по общению тоже. Сейчас ссора из-за стены казалась еще более дурацкой. Робинтон чувствовал, что долго не забудет этой сцены. Именно благодаря таким минутам он свято верил в важность миссии арфистов. И он радовался, что в жизни ему дано так много.
Робинтон играл и пел до тех пор, пока не почувствовал, что хрипнет. Постепенно слушатели один за другим принялись ему подпевать. К тому моменту, когда сам он петь уже не мог, у него сложился неплохой трехголосный хор.