– Лекарства? Для меня теперь есть одно лекарство – головы ублюдков, убивших мою семью.
– Понимаю! И поэтому принял решение на проведение особой, негласной, но полномасштабной операции по поиску и ликвидации преступников. Действовать будем автономно, без сотрудничества с органами МВД. Мы найдем этих уродов, Стас!
– Спасибо, – только и произнес Каракурт сжатыми губами.
Феликс положил руку на плечо друга:
– А теперь, Стас, ответь-ка мне на один вопрос.
– Задавай!
– Некий Лобанов знаком тебе? Константин Владимирович?
– Костя? Конечно! Мы дружили семьями!
– Так вот, убийцы охотились за семьей Лобанова, но твои случайно оказались на его даче в ту трагическую ночь.
– Как понять, случайно? И почему охотились за Лобановыми? И кто, наконец?
Феликс рассказал Каурову, как и почему его жена и дочь оказались на даче Лобанова. Каракурт задумался. Затем, словно сбрасывая с себя некое наваждение, проговорил:
– Не могу поверить! Это бред какой-то! Кому потребовались жизни семьи Лобановых? Моей семьи?
– Твоих убивать никто не хотел, это трагическое совпадение. А вот за Лобановым охотились не случайно. Главный убийца, организатор этого дьявольского преступления, тебе должен быть известен.
Каракурт удивленно посмотрел на Феликса:
– Даже так? И кто он?
– Некий Али Комолов.
– Комолов? Постой, постой, знакомая фамилия...
– Чехословакия...
– Все! Вспомнил! Дезертиры и убийцы, братья Комоловы. Одного из них при захвате завалил Костя! Второго, старшего, взяли живым. Но его же приговорили к смертной казни!
– Верно. Но не расстреляли. Высшая судебная инстанция заменила смертный приговор пятнадцатью годами лишения свободы. Он не так давно вышел на волю и начал мстить за гибель брата.
– Ну и новость ты мне преподнес, Феликс! Трудно поверить. Но если все обстоит так, как ты говоришь, то Комолов долго не будет прятаться. Поняв, что допустил ошибку, он вновь выйдет на «тропу войны», но теперь уже будет более осторожен.
– В операции предполагается задействовать нас с тобой, Лобанова да еще при необходимости ребят из особого резерва генерала.
– Понял.
– С чего начнем, Стас?
– Сначала в морг.
– Может, не надо хотя бы сейчас! Я тебе сразу не решился сказать, там страшная картина... издевались. Давай потом?
– Нет! Я все должен узнать и увидеть сегодня!
Офицеры направились к лечебному корпусу госпиталя.
После посещения морга Каракурт долго молчал. Он только попросил Феликса предоставить ему номер в гостевом комплексе и не беспокоить до утра. На улице к ним подошел Лобанов, но его буквально на полуслове остановил Кауров:
– Не надо, Костя! Ничего не надо. Я знаю, что ты здесь ни при чем... Потом поговорим. Мне нужно время! Все!
Купив водки, Каракурт закрылся в номере. Однако утром он опять был спокоен, выдержан, как прежде. Чувствовалось, что Кауров готов к любым действиям, любому исходу операции. Лишь глаза его были печальны...
В обед состоялись похороны. На них присутствовала и вся семья Лобановых. Ритуал погребения проводился под наблюдением и прикрытием «спецов» Службы. Посторонних лиц вокруг обнаружено не было. Тележурналисты «Криминала» сделали репортаж, рассказав о варварском и необъяснимом убийстве. Семью Лобановых сняли одним кадром, чтобы затем, в вечернем эфире, показать на всю страну живыми и невредимыми. Убийцам предоставлялась возможность убедиться, что они совершили промах. Съемки, естественно, курировались руководством «Виртуса».
На утро следующего дня в кабинете заместителя директора Службы собрались Феликс, Кауров и Лобанов.
Пришел ответ на запрос из колонии, где последние годы отбывал свой срок Али Комолов. Из него следовало, что Комолов вел замкнутый образ жизни. Только иногда общался с авторитетом зоны, но в состав преступной элиты не входил, предпочитая оставаться «одним на льдине». С ним, правда, считались, учитывая его силу и нрав.
На зоне Али заслужил репутацию очень жестокого, опасного и коварного человека. Комолов приблизил к себе некоего Михаила Тукина, которого полностью подчинил своей воле. «Шестеркой», однако, Тукин не стал, а являлся помощником Али. Их сближало и то, что Тукин, по прозвищу Тура, тоже был осужден к смертной казни, но введенный мораторий и пересмотр дела привели его в ту же зону, в тот же отряд. Они и освободились практически одновременно, с разницей в несколько недель. Интересен был и тот факт, что Комолов постоянно получал с воли приличный «грев». Родственники не забывали своего выродка. Деньги водились у него всегда, и, по данным администрации, деньги немалые. По запросу были высланы и последние, сделанные накануне освобождения фотографии Комолова и Тукина.
Костя внимательно посмотрел на снимки.
– Изменился, волчара, – сделал вывод Лобанов, оценивая внешность Комолова, которого когда-то видел почти пацаном, да и неудивительно. Сколько времени прошло! Но черты лица, пожалуй, прежние, только несколько шрамов, залысина и еще взгляд тот же. Хищный, безжалостный, змеиный...
Передал фотографию Каурову. Стас надолго впился взглядом в изображение подонка, убившего его семью. Желваки играли на его скулах.
– Ну что же, Али, – наконец тихо проговорил Каракурт, – теперь, значит, мы друг против друга. «Кровники» мы. И скоро ты узнаешь все муки медленной смерти. Не дам я тебе сдохнуть быстро, на дам! Клянусь памятью!
– Стас! Ты чего там шепчешь? – спросил Феликс.
– Да вот обещаю этому волку пасть разорвать!
– Запомнил? Про Комолова понятно. Я о подельнике его спрашиваю?
– Запомнил!
– Сделаем копии и возьмем с собой. Теперь, товарищи офицеры, надо выработать план действий. Давайте думать. У кого какие соображения?
– Ты, Феликс, среди нас старший, да и опыта у тебя больше, ты и начинай, – предложил Каракурт. – У меня, честно говоря, голова пока плохо соображает.
– Хорошо. Но сначала я хочу вернуться к восемьдесят третьему году. Почему тогда братья Комоловы, прослужившие более года, пошли на дезертирство?
– Уйти за кордон хотели, – ответил Костя, – тогда, помню, приказ прошел, когда несколько военнослужащих из соседней дивизии прорвались на БТРе через австрийскую границу. И по запросам нашей стороны австрийцы беглецов не выдали, вернули только оружие и бронетранспортер. Солдат объявили то ли узниками совести, то ли жертвами тоталитарного режима. Вот и эти последовали их примеру.
– Но, совершив несколько убийств, на что они могли рассчитывать, даже попав к американцам? Неужели на то, что после всего ими совершенного янки пойдут против европейского общественного мнения?
– Их мотивы понять вообще невозможно, – сказал Лобанов, – зачем убивать часового, если сами они были вооружены? Он не стоял у Комоловых на пути. Наоборот, они потеряли время, пока поднялись на пост, совершили преступление и спустились к дороге на Гутвальд. Затем обстрел чешской машины, из-за чего и подняли на ноги полицию округа, а потом нашу часть. Захват дома? Ну это еще как-то можно понять. Если бы они сразу повели себя последовательно, то есть, не трогая часового и легковой автомобиль, объявили жильцов заложниками, то имели бы неплохие шансы уйти «за бугор». Мы без санкции чешских властей самостоятельно действовать бы не смогли, а чехи, в свою очередь, тоже не стали бы рисковать своими гражданами, а передали русских западным немцам. Но вместо этого Комоловы вновь идут на убийства, перекрывая себе все пути отхода. И ладно бы убили только хозяина дома. Это еще можно было как-то объяснить...
– Объясни! – попросил Феликс. – Как можно объяснить убийство ни в чем не повинного человека?
– Может, я не так выразился, но представь: зашли Комоловы в дом, в столовую на первом этаже. Решили перекусить, выпить, а тут неожиданно появляется этот дед. Ну и выстрелил кто-то случайно. Остановился хотя бы на этом! Но они убили и его жену, вышедшую из спальни второго этажа. А потом вообще устроили кровавую бойню в детской. За что? С какой целью? А затем еще обстреляли патруль чешской полиции! Поступки их безумны, необъяснимы.