- И то верно. Завтра буду.
Виктор Алексеевич положил трубку и вышел к ребятам. Сегодня они орудуют рубанками - строгают царги и проножки для будущих табуреток. В дальнем углу корпит Юра Бородин. Интересно, что он чувствует после вчерашнего суда? Дождавшись, когда он оглянется, Виктор Алексеевич махнул ему рукой - позвал в комнату мастеров. Тот пришёл, ждёт вопросов.
- Родители вчера долго выступали?
- Нет, не особо, всё уже высказали раньше. Батя признался, что он тоже в молодые годы не был мягким и пушистым. Но девушек не обижал. Они его обижали.
- А мама?
- Она вас хвалила. Сказала, что вы подействовали на судью.
Виктор Алексеевич кивнул и убрал руки за спину, почувствовав, что задрожали пальцы. Слова сына близкой ему женщины взволновали его. Он в который раз пожалел о том, что она прервала их отношения, и поскорее перешёл к её сыну:
- В школе ты в настольный теннис играл?
- Откуда вы знаете?
- Мама говорила.
- Ну да, на районных соревнованиях в призёрах был.
- А здесь? В баскетбол пойдёшь? У тебя рост подходящий, могут взять.
- Спасибо, я готов.
- Ладно, иди.
Нужно срочно чем-то занять себя, успокоиться и не думать сразу о двух женщинах. Виктор снова отправился к ребятам, стал обходить их, показывая, как нужно строгать, чтобы плоскость обрабатываемого вручную изделия выходила ровной и гладкой. Но не думать не получалось. Теперь, когда суд разобрался в деле Юры Бородина и вынес наказание не такое суровое, как ожидалось, он стал больше думать о Елене Владимировне и доме на берегу. Всё, что касается её нынешней жизни не только серьёзно, но и проблемно. Виктор Алексеевич попытался в своём сознании собрать по частям образ её непутёвого брата: маленький, закомплексованный, с бледным, подозрительным лицом и бегающими глазами. Одним словом, игрок. К тому же невезучий, а значит, потерявший уверенность в себе и падающий в пропасть. Ты падай, но не тяни сестру за собой. Что же ты, сукин сын, обвалил на неё такое несчастье?
Чем больше он думал о ней, тем понятнее становилось её состояние. Она одинокая, а что для молодой женщины может быть страшнее одиночества? Сейчас осень, впереди зима - как быть одной, хотя бы и учительнице? Шумное окружение, школьное многолюдье только подчёркивают её удалённость от людей и даже от самой себя. А сколько в стране таких, как она! Как по капле морской воды мы судим о целом море, так по ней одной можно судить о целой стране. Жуть, а не страна. С попсой, но без радости, с терпеливыми людьми, но без будущего.
Он увидел, что Богданчик отбросил рубанок и, подпрыгнув, сел на верстак. Отряхнул руки и закричал:
- Ко-онь!
Его дружок Воронков встал на четвереньки у своего верстака и поскакал по проходу к Богданчику. Здесь поднялся на дыбы, заржал и уселся рядом с дружком.
Мастер подошёл к ним:
- Что случилось?
- Ничего, тошно строгать, - объяснил Богданчик.
- Бывает, - подтвердил Воронков.
- Правда? - удивился мастер. - И в чём причина?
- Нет желания, - сказал Воронков. А Богданчик добавил:
- Питание плохое. А когда я подумаю, что всю нашу строганину можно сделать на станке, сразу в голове мысля: а на фига?
- Интересная мысля. По-вашему, если есть экскаватор, то и лопату вон?
- А то!
Ребята за ближайшими верстаками тоже бросили работу, прислушиваются к разговору. Пускай слушают, авось пригодится. Виктор Алексеевич отправился к своему верстаку и попросил внимания.
- Во всяком деле, - сказал он, - бывает такая черта, за которой вдруг чувствуешь - устал. Пропало желание, работа не приносит удовольствия, а только раздражает. И что же делать? Можно, конечно, бросить и заняться чем-то другим. Если пойдёт у тебя новое дело, слава богу. А если и там затор?
- Короче, в чём вопрос? - вытаращил глаза Воронков.
- Вопрос в правильном ответе самому себе: «Хоть мне и не хочется, но я проявлю характер. Скажу себе: надо - и вперёд! А когда сделаю это, возьмусь за другое». «Надо» - волшебное слово. Знаменитый немецкий философ Энгельс когда- то сказал: «Труд обезьяну сделал человеком». А лично я, ваш мастер, утверждаю: некто первобытный стал человеком, как только произнёс слово «надо».
- Словом «надо» мы убьём лентяя-гада! - вдруг пискнул у дальней стены маленький толстяк Миша Мартончик.
- Блеск! - похвалил мастер. - Когда будем осваивать художественную мозаику - маркетри, наберём буквы твоего стиха особо красивыми породами. И приколотим на самую видную стену.
- Нам не нужно марки-три, нам бы нужно евро-сто!- тоже пытался острить Воронков, но Виктор Алексеевич не поддержал его. Он вернулся к Богданчику, отправил Воронкова на место и взял рубанок. Несколькими точными движениями выровнял царгу и передал инструмент ученику.