– Хватит уже чудес, – сказал отец. – Хватит! Мы обманываем сами себя, всю дорогу просто верим в то, во что хотим верить. Если мы не способны отличить живую птицу от вырезанной из гриба-трутовика…
– Ваше величество…
– Нет, мудрец. Мы найдем сменных коней или дадим отдохнуть нашим – и двинемся в обратный путь. Если ты полагаешь, будто это поможет, возьмем какую-нибудь шишку или чугунный котелок и скажем… Сам придумаешь, что сказать. Но мы не станем больше тратить время на чепуху. Поворачиваем.
Стерх вскинул голову и несколько долгих мгновений смотрел прямо в лицо короля. Затем как-то сразу сгорбился… шаркающей походкой двинулся к своему коню.
Они поехали дальше в неловком молчании. То и дело пригибались, уворачиваясь от веток – мохнатых, широченных, похожих на чудовищные лапы, что готовы были опуститься на плечи всадников.
– Если уж поворачивать, – сказал Рифмач, – то сейчас. Вы простите, ваше величество, но откуда бы здесь взялся мастер дороги? А тем более – сменные кони?.. Сама дорога, конечно, не бита, ну так здесь что с ней сделается, кто по ней ходит-то? Вепри с лосями?
Прежде чем король успел ответить, Стерх протянул дрожащую руку:
– Смотрите! Смотрите!!
За поворотом, в глубине изумрудной чащи, было заметно слабое мерцание. Принцу отчего-то вспомнились легенды о сердце Предчура, якобы разлетевшемся на тысячи осколков. О сияющем сердце, которое согревает мир.
Но это было, конечно, не сердце – кое-что более удивительное.
Колонна из ноздреватого бурого камня высотой в человеческий рост. От основания к верхушке вилась плеть винограда, и под ее громадными листьями проглядывала резьба: человечьи фигуры, переплетение ветвей и птичьих тел, корабль, плывущий по небу…
На колонне покоилась громадная чаша, черная, с алым узором по краю.
В чаше метался огонь. Бил по краям языками, вскидывал их к небу, снова бил. И медленно умирал.
– Значит, «вепри с лосями»? – спросил учитель.
Он повел плечами, будто стряхивал с них невидимый плащ. Выпрямился в седле и обернулся к королю:
– Ваше величество, а ведь Рифмач прав. И если, забравшись так далеко, мы в час сомнений, посреди глухих дебрей, отыскали вдруг эту колонну и эту чашу с огнем, значит, нельзя останавливаться – и поворачивать нельзя!
– А разве мы собирались останавливаться? – спросил король. – Нам нужны сменные лошади, мудрец. Сменные лошади, чтобы вернуться домой. Огонь в чаше подтверждает лишь то, что мы можем их здесь найти.
Пламя продолжало плясать, плясать и гаснуть.
И только теперь принц понял наконец, что на дороге – ни ветерка.
А потом они услышали цокот копыт.
…Первую поваленную колонну они увидели на пятый день путешествия. Это было сразу за разрушенным мостом, на околице Трилистника. Город лихорадило от слухов: по ночам к стенам приходили волки о трех ногах, выли, задрав к небу бельмастые морды; наутро те, кто слышал вой, слепли. Одни на два-три дня, другие – навсегда.
Слепцов привели к королю, и тот исцелил их наложением рук. Не всех, пятерых не сумел.
Принц не думал, что исцелит и этих: Предчур, если верить легендам, такое умел, и древние короли умели, но это когда было!.. и было ли?..
Стерх настоял, сказал, что хуже уж точно не будет; отец поддался на уговоры – и снова мир словно моргнул на миг, не веря в происходящее.
И вот потом, за околицей Трилистника, они увидели поваленную колонну. Чаша – каменная чаша! – разбилась на мелкие осколки, рядом в зарослях, словно обломок исполинской кости, лежал фрагмент колонны. Казалось, ее аккуратно срезали с основания, отсекли гигантским ножом.
Тогда впервые король разгневался по-настоящему. А еще через день они повстречали мастера дороги – и весь гнев короля сам собою улетучился, стоило лишь взглянуть на этого горбатого старца, на то, как он суетился, заглядывал снизу вверх в глаза, спрашивал, всем ли довольны путники. Старик, как и виденная ими колонна, был сломан – только сломан изнутри; но тоже у самых основ, там, где душа срастается с телом.
Потом они привыкли к тому, что вдоль тракта колонны стоят с погасшими огнями, что в некоторых чашах давно свили гнезда ночные аисты, что мастера дороги прячут взгляд, запинаются, иногда на миг-другой замирают на полувдохе и пусто глядят перед собой.
«Это болезнь, – говорил Стерх. – Мир болен, и это коснулось всех».
Теперь принц верил ему. После Трилистника… верилось во многое.
Но именно поэтому он не удивился, когда в самом сердце лесной чащи увидел колонну с пламенем, а затем услышал цокот копыт.