Пучина тягот, вспышек и агоний:
Тебе ответит кто-то посторонний
Из выцветшего зеркала ночного.
Вот всё, что есть: ничтожный миг без края, –
И нет иного ада или рая.
– Каким вы представляете себе рай, молодой человек?
Он не знал. Никогда об этом не задумывался.
Даже сейчас, лежа на больничной койке, загипсованный от пяток до подбородка, – не задумывался. Хотя, наверное, надо бы… Но когда, перебегая дорогу, увидел выскользнувшую из-за поворота «жигулюху» – было поздно, а теперь… теперь и вовсе ни к чему. Жив ведь; доктор сказал, что «помирать вам рановато, молодой человек».
Так зачем сейчас спрашивает?
Данька вяло махнул рукой-клешней (вся в бинтах и зудит невыносимо!).
– Не знаю, – ответил он. – Рай? Н-ну, он такой, понимаете, в облаках, с ангелами нимбастыми и с этими… с воротами. Кованая решетка, замок амбарный и… и колючая проволока поверху натянута, чтоб кому не положено не лазили.
– Забавно. – Доктор почесал сизоватую щетину на подбородке и кивнул – больше, кажется, самому себе. – А почему именно так?
– Какой же рай без облаков и ангелов? А проволока… не знаю, представил вдруг. А вы почему спрашиваете, Михаил Яковлевич?
– Вы ведь художник, верно? – Он перехватил Данькин огорченный взгляд на забинтованную руку и улыбнулся: – Не переживайте, рисовать сможете. Через пару месяцев, если будете себя прилично вести и соблюдать все предписания, я еще увижу, как вы танцуете! А насчет рая… может, когда-нибудь мы вернемся к этому разговору. Пока отдыхайте, набирайтесь сил.
Он ушел, оставив после себя крепкий, чуть сладковатый запах табака и надежду, неожиданную и неуместную.
Танцевать… С кем Данька будет танцевать через пару месяцев?..
Медсестры сказали, что позвонили Ларисе и передали через младшего брата насчет Даньки – мол, в больнице, но ничего серьезного. Данька, как только пришел в себя, умучил медсестер и нянечек вопросами, один раз перезванивали при нем, но тогда никто трубку не взял. «Да не волнуйся ты, – успокаивала Ксения Борисовна, медсестра, чем-то неуловимо похожая на Данькину маму. – Мы и адрес заставили записать, и повторить, чтобы не ошибся. Приедет она, обязательно приедет. Может, все-таки бабушке твоей сообщить?»
Тут Данька заартачился: после смерти родителей бабуля одна его растила, всё пенсию копила, чтобы он смог поехать в город в художественный поступать. Данька, конечно, и свои сбережения имел, ему б хватило, но она тогда ухитрилась тайком в чемодан сунуть, только в общаге и обнаружил. Потом присылал ей, сколько мог… но редко, с одной стипендией особо не разгуляешься.
В общем, если бабуля, не приведи господь, узнает (и если ее от переживаний тотчас не хватит кондратий) – приедет, конечно. Но с деньгами у нее и так туго, да и чем она поможет? – только зря волноваться будет.
Он объяснил всё Ксении Борисовне, и та пообещала телеграмму не высылать. И продолжала звонить Ларе – безрезультатно. Трубку никто больше не поднимал, сплошные долгие гудки – и думай, что хочешь.
Тяжелее всего Даньке было по ночам: из-за сильного зуда под гипсом спал он урывками, много потел, и снилась ему всякая чепуха.
Данька лежал в палате один, три другие койки пустовали. Иногда включал радио, но оно ловило единственную программу, общегосударственную, с безумными фолк-песнями молодящихся певцов-перестарков и суконными новостями. Новости неизменно начинались и заканчивались сообщениями о наводнениях, террористах и отравившихся школьниках. Зато из коридора доносились другие, от «Старушек-FM»: выползавшие погреться больные скрипели о домашних склоках и о болячках, сплетничали о медперсонале.
– А Яковлич-то, – шептала бабка, похожая на ожившую мумию времен какого-нибудь Тутмоса Минус Первого, – Яковлич, говорят, опять в загул собирается.
– В отгул? – поправляла ее новенькая.
– Не в отгул, а в загул, – со смаком кряхтела «мумия».
Согласно «Старушкам-FM», интеллигентный с виду Михаил Яковлевич имел обыкновение примерно раз в два месяца пропадать дней на десять. Причем бывало, к нему домой звонили или наведывались коллеги – и неизменно обнаруживали, что в квартире никого нет. Версии ходили по больнице самые разные – от банальных запоев («А как же! на такой работе и не пить?..») до таинственной любовницы в другом городе. Скучающий Данька строил свои предположения, даже подумывал о том, чтобы, как Ниро Вульф, не выходя из комнаты, расследовать таинственное «дело о пропадающем докторе», – но для этого нужен был помощник, способный комнату покидать. Вот если бы Лара!..
Ну да всё в конце концов скатывалось к одному. И, изучая в вечерней полутьме авиабазу комаров на потолке (скоро, скоро пойдут в атаку!..), Данька мучился мыслью, что, пока он отлеживает здесь бока, с Ларисой случилось несчастье. Ночью воображение рисовало живописные картины, одна ужаснее другой. Утро тоже не приносило облегчения, а днем Данька проваливался в полусон, покачиваясь на волнах «Старушек-FM» и удивляясь, как комарам удается прокусывать гипс.