Поскольку для "Золотого теленка" существенными представляются как раз первые два мотива, остановимся на третьем. Театра в "Золотом теленке" нет. Причина тому проста — театр кончился в "Двенадцати стульях". Гибель театра сопровождалась светопреставлением:
"Было двенадцать часов и четырнадцать минут. Это был первый удар большого крымского землетрясения 1927 года. /.../ земля тошно зашаталась под ногами, с крыши театра повалилась черепица, и на том месте, которое концессионеры только что покинули, уже лежали останки гидравлического пресса.
В эту минуту по переулку промчался пожарный обоз с факелами. Ипполит Матвеевич стал на четвереньки и, оборотив лицо к мутно-багровому солнечному диску, завыл. Слушая его, великий комбинатор свалился в обморок".
Похвальная, но странная в устах наших авторов точность — 12 ч. 14 мин. 1927 года, не может окончательно скрыть апокалиптический характер локального стихийного бедствия, ибо главное: 12 часов ночи — полночь — названо (в тот же роковой час загорится и "Воронья слободка"). Но в роли последнего доказательства выступает театр. Театр "Колумба". Общеизвестно и неоспоримо, что театр Колумба в искрометном изображении Ильфа и Петрова замыслен как пародия на Театр Вс. Мейерхольда. В этом случае причудливое название театра разъясняется если не просто, то ясно: Мейерхольд — новатор, то есть открыватель новых путей или, короче, — такой же Колумб новых театральных материков, как Хлебников, по определению Маяковского, поэтических. Дифирамбы такого рода имеют свой иронический негатив в известной поговорке, приравнивающей открытие Америки изобретению велосипеда. В изображение театра Колумба несомненно вплетается и этот фольклорный мотив. Однако, ориентация на преходящую злобу дня недолговечна, как злоба дня. Мировые пространства тревожили Ильфа и Петрова ничуть не меньше, чем Булгакова. Поэтому за театром Колумба проглядывают очертания другого и тоже сгоревшего: шекспировского театра "Глобус". Мы могли бы сослаться на естественную связь Колумба и глобуса по линии географии, на звуковое подобие: КОЛУмБУС - ГЛОБУС, если бы сами авторы не избавили нас от этих головоломок, откровенно заявив в афише театра "Колумб", что: "Мебель — древесных мастерских Фортинбраса при Умслопогасе им. Валтасара".
Явлением Фортинбраса заканчивается спектакль "Гамлет" (текст В.Шекспира){3}
, видением Валтасара — Вавилонское царство, гибелью "Колумба" — мир, ибо на фронтоне его двойника — "Глобуса" — стояло: "Мир — театр". Судя по всему, верно и обратное.
Над вершинами Кавказа
Крымскому светопреставлению предшествуют кавказские знамения: Провал в Пятигорске и, подобная Валтасаровой, надпись на скале: "Коля и Мика, июль 1914г.".
Надпись эта выхвачена внимательным Остапом из множества других, украшавших стены Дарьяльского ущелья, конечно не случайно. Дата — вот, что привлекло его взор: "июль 1914 года", в этом месяце этого года началась Мировая война.
Если взор Остапа остановила дата, наш взгляд завораживают еще и имена: "Коля и Мика". Что за парочка?.. Коля, ясное дело, — Николай, а Мика, вообще говоря, интимное производное от "Михаила". Тогда — Николай и Михаил, воистину, двое неразлучных: Николай (I) Романов и Михаил Лермонтов, царь и поэт, император и поручик расписались на Дарьяльской скале. Один — по праву завоевателя оружием, другой — словом (и оружием): "В глубокой теснине Дарьяла, где роется Терек во мгле, старинная башня стояла, чернея на черной скале". Демон, Ангел и Тамара из поэмы "Демон" слились в балладе в один царственный образ Тамары, которая "прекрасна, как ангел небесный, как демон, коварна и зла". Стало быть, сквозь таинственного Мику проступают Кавказ, Демон и М.Ю. Лермонтов, подтверждая данной наскальной надписью обязательность своего присутствия на всех поворотах Остаповых скитаний, и не давая ему ни на шаг отступить от ведущей-демонической — темы романа.
Примечательно, однако, что последнего русского императора в кругах, приближенных к его особе и частной переписке, называли "Ника", о чем российская общественность и до, и после революции была хорошо осведомлена. Звуковая близость "Ники" и "Мики" переводит наскальную надпись из монумента победам империи в эпитафию ей же. Вот отчего Остап, больше склонный к констатации фактов, чем к рефлексии по их поводу, уверенно спрашивает: "Где вы сейчас, Коля и Мика?". Ответ известен заранее: ни Коли, ни Мики на этом свете уже нет. Сочетание всех этих трагических примет (Дарьяльское ущелье, имена и дата) раскрывает загадку третьего из имен Великого Комбинатора: "Берта". Конечно, Берта, втиснувшаяся между Сулейманом и Марией, выглядит смешно. Но ведь и какая-нибудь Марта или Луиза в таком положении не выглядит почтенней!.. Почему же все-таки Берта, а не Марта? А потому, что июль Четырнадцатого, то есть 1-я мировая, короче говоря, — "Большая Берта", та самая, из которой немцы лупили по Парижу, отмечая воронками провал не одной, отдельно взятой империи, но империализма в целом. Именно дата объясняет удивившую нас педантичность в хронометраже Крымского землетрясения: 12 часов 14 минут — с числа 14 отсчитывали авторы юмористических романов начало конца. 0 часов 14 минут! Понятен теперь и выбор ландшафта мирового Провала — вершины Кавказа, царство Демона, точнее двух Демонов — Лермонтовского и из города Гори.