Она взглянула краем глаза на Шисуи, и что-то дернулось в сердце. Тяга к нему. В ответ — его обжигающее безразличие. Откуда взялись эти чувства? Что она нашла в нем? Именно в нем? Почему пред его волей ощущала слабость? Когда она, черт возьми, успела влюбиться?
— Мэй? Чувствуешь то место?
Ах да, то место… Дыра в какой-то там печати, через которую пришел Кьюби.
Мэй прикрыла веки.
Продавленный ход. Она ощутила его моментально.
****
Шисуи скосил глаза на девушку в темно-зеленом кимоно. Он не узнавал ее. Казалось, в ней проявилась уверенность, да еще и какая-то царственная, словно весь мир кругом безраздельно принадлежал ей. Хотя на самом деле так оно и было… Но что вызвало эту внезапную метаморфозу? Он вытолкнул Саю наружу, и власть вернулась к Мэй? Или виной всему болевой шок?
Или же в самой Мэй ничего не изменилось, а изменилось его к ней отношение?
Убийца. Калека. Сумасшедшая. Шисуи не хотел в это верить, но ему было одновременно противно и страшно. Гендзюцу, затронувшее ее личные чувства. Он поклялся себе снять его, как только все закончится. И ему давненько не давала покоя мысль, что отмена гендзюцу не сработает и чувства девушки к нему останутся прежними, а он никак не мог ответить на них взаимностью.
Потом об этом подумаю. Потом с этим разберусь. Сейчас важнее Кьюби!
— Нашла.
Надо же. Он как ни пытался нащупать ход — ничего не удавалось. А она моргнула и тут же нашла.
Шисуи вдруг понял, что тоже знает, где дыра в печати. Неожиданно для себя почувствовал ее, будто прикоснулся руками. Это Мэй поделилась с ним знанием.
— Нас так часто обвиняли в этом… — сказал Шисуи.
Итачи посмотрел ему в глаза. Шисуи ухмыльнулся.
— Что мы подчинили Кьюби и… ты понял.
— Да.
Шисуи активировал шаринган, а за ним сразу Мангеке. Лиса нужно было бить наверняка. Итачи уже отвернулся и не видел, не замечал Мангеке. Ему и не стоило знать. Узнал бы — стал бы завидовать. А завидовать тут было на самом деле нечему.
— Всегда мечтал это сделать.
— Сделать что? — встревожилась Мэй за спиной и шагнула ближе.
Сила Мангеке рванула по странным потокам внутри хаоса чакры биджу, словно электрический импульс по нервам, и ударилась в самый главный перекресток потоков.
Чакра Кьюби взорвалась. Рассыпалась на мириады рыжих пузырьков, которые зависли в воздухе, словно в невесомости.
— Это… — выдохнул Шисуи.
Неведомо откуда взявшийся ветер всколыхнул его волосы.
Глава 15. Приговор
Шисуи смотрел на него, с трудом разлепив веки. Под его глазами застыли темные круги. Итачи сидел неподалеку от койки друга и глядел на него сверху вниз.
— Что… что происходит? — выдавил Шисуи, с трудом ворочая языком.
— Дать воды?
Легкий кивок.
Итачи помог ему напиться.
— Что я… Как долго я был без сознания?
— Почти сутки.
— Сутки?..
Они покинули мир Мэйсы одновременно, но Итачи вернулся сразу, тогда как Шисуи почему-то застрял. Девушка-медик сказала, это все чакра Кьюби. Прийти в себя после такого было непросто.
— Что Мэй? Мэй-са…
— В соседней палате, под стражей Анбу.
Шисуи молчал, осознавая его слова.
— Я говорил с ней, — вновь нарушил молчание Итачи. — Она… на этот раз она нормально заговорила. Многое прояснилось.
— Вот как…
— Тебе не интересно?
— Интересно. Просто все болит.
— Понимаю.
— Что с ней будет? Теперь.
— Сандайме сказал, ее способности запечатают. Мэйса больше не сможет выходить в то измерение, завлекать в него других и топить.
Шисуи отвернулся к окну. На его лице не отразилось ни единой эмоции.
— Она убила столько наших… — начал Итачи, пытаясь расшевелить его.
— Кажется, слишком милосердный приговор, не так ли? Сделали скидку на ее безумие. Однако в то же время… крайне жестоко.
— Думаешь, смертный приговор был бы более гуманным решением? — вскинув бровь, уточнил Итачи.
Шисуи прикрыл веки и долго молчал. Он так и не сказал ни «да», ни «нет», но Итачи понял, о чем он думал. Шисуи наверняка склонялся к варианту «да».
Разговор с Мэйсой впечатлил Итачи. Мир снов и вправду был для нее спасением. Собственные тело и судьба стали для девушки клеткой, но она обрела свободу своим путем, обходным. Закрыть Мэйсе дорогу в ее тайное убежище было и вправду жестоко. Но Итачи все равно не мог понять до конца, как возможно желать смерти больше, чем жизни. Пусть и такой жизни.