Ресторан так называется.
Ага, — сказал врач, — а почему так спешили? Какое-нибудь деловое свидание?
Консультанта я ловлю, — ответил Иван Николаевич и тревожно оглянулся.
Какого консультанта?
Вы Берлиоза знаете? — спросил Иван многозначительно.
Это... композитор?
Иван расстроился.
Какой там композитор? Ах да... Да нет. Композитор — это однофамилец Миши Берлиоза.
Рюхину не хотелось ничего говорить, но пришлось объяснить.
Секретаря МАССОЛИТа Берлиоза сегодня вечером задавило трамваем на Патриарших.
Не ври ты, чего не знаешь! — рассердился на Рюхина Иван. — Я, а не ты, был при этом! Он его нарочно под трамвай пристроил!
Толкнул?
Да при чем здесь «толкнул»? — сердясь на общую бестолковость, воскликнул Иван. — Такому и толкать не надо! Он такие штуки может выделывать, что только держись! Он заранее знал, что Берлиоз попадет под трамвай!
А кто-нибудь, кроме вас, видел этого консультанта?
То-то и беда, что только я и Берлиоз.
Так. Какие же меры вы приняли, чтобы поймать этого убийцу? — тут врач повернулся и бросил взгляд женщине в белом халате, сидящей за столом в сторонке. Та вынула лист и стала заполнять пустые места в его графах.
Меры вот какие: взял я на кухне свечечку...
Вот эту? — спросил врач, указывая на изломанную свечку, лежащую на столе рядом с иконкой перед женщиной.
Эту самую, и...
А иконка зачем?
Ну да, иконка... — Иван покраснел. — Иконка- то больше всего их и испугала. — Он опять ткнул пальцем в сторону Рюхина. — Но дело в том, что он, консультант, он... будем говорить прямо... с нечистой силой знается... и так просто его не поймаешь.
Санитары почему-то вытянули руки по швам и глаз не сводили с Ивана.
Да-с, — продолжал Иван, — знается! Тут факт бесповоротный. Он лично с Понтием Пилатом разговаривал. Да нечего так на меня смотреть, верно говорю! Все видел, и балкон и пальмы. Был, словом, у Понтия Пилата, за это я ручаюсь.
Ну-те, ну-те...
Ну вот, стало быть: я иконку на грудь пришпилил и побежал...
Тут вдруг часы ударили два раза.
Эге-ге! — воскликнул Иван и поднялся с дивана. — Два чара, а я с вами время теряю! Я извиняюсь, где телефон?
Пропустите к телефону, — приказал врач санитарам.
Иван ухватился за трубку, а женщина в это время тихо спросила у Рюхина:
Женат он?
Холост, — испуганно ответил Рюхин.
Член профсоюза?
Да.
Милиция? — закричал Иван в трубку. — Милиция? Товарищ дежурный, распорядитесь сейчас же, чтобы выслали пять мотоциклетов, с пулеметами для поимки иностранного консультанта. Что? Заезжайте за мною, я сам с вами поеду... Говорит поэт Бездомный из сумасшедшего дома... Как ваш адрес? — шепотом спросил Бездомный у доктора, прикрывая трубку ладонью, а потом опять закричал в трубку: — Вы слушаете? Алло!.. Безобразие! — вдруг завопил Иван и швырнул трубку в стену. Затем он повернулся к врачу, протянул ему руку, сухо сказал «до свиданья» и собрался уходить.
Помилуйте, куда же вы хотите идти? — заговорил врач, вглядываясь в глаза Ивана. — Глубокой ночью, в белье... Вы плохо чувствуете себя, останьтесь у нас.
Пропустите-ка, — сказал Иван санитарам, сомкнувшимся у дверей. — Пустите вы или нет? — страшным голосом крикнул поэт.
Рюхин задрожал, а женщина нажала кнопку в столике, и на его стеклянную поверхность выскочила блестящая коробочка и запаянная ампула.
Ах так?! — дико и затравленно озираясь, произнес Иван. — Ну ладно же... Прощайте!! — и головой вперед он бросился в штору окна.
Грохнуло довольно сильно, но стекло за шторой не дало ни трещины, и через мгновение Иван Николаевич забился в руках у санитаров. Он хрипел, пытался кусаться, кричал:
Так вот вы какие стеклышки у себя завели! Пусти! Пусти!..
Шприц блеснул в руках у врача, женщина одним взмахом распорола ветхий рукав толстовки и вцепилась в руку с не женской силой. Запахло эфиром, Иван ослабел в руках четырех человек, и ловкий врач воспользовался этим моментом и вколол иглу в руку Ивану. Ивана подержали еще несколько секунд и потом опустили на диван.
Бандиты! — прокричал Иван и вскочил с дивана, но был водворен на него опять. Лишь только его отпустили, он опять было вскочил, но обратно уже сел сам. Он помолчал, диковато озираясь, потом неожиданно зевнул, потом улыбнулся со злобою.
Заточили все-таки, — сказал он, зевнул еще раз, неожиданно прилег, голову положил на подушку, кулак, по-детски, под щеку, забормотал уже сонным голосом, без злобы: — Ну и очень хорошо... сами же за все и поплатитесь... я предупредил, а там как хотите... Меня же сейчас более всего интересует Понтий Пилат... Пилат... — тут он закрыл глаза.