Выбрать главу

«Нет, он не англичанин», — подумал Берлиоз, а Бездомный подумал: «Где это он так наловчился гово­рить по-русски, вот что интересно!» — и опять нахму­рился.

Но позвольте вас спросить, — после тревожного раздумья заговорил заграничный гость, — как же быть с доказательствами бытия Божия, коих, как известно, существует ровно пять?

Увы! — с сожалением ответил Берлиоз. — Ни одно из этих доказательств ничего не стоит, и челове­чество давно сдало их в архив. Ведь согласитесь, что в области разума никакого доказательства существова­ния бога быть не может.

Браво! — вскричал иностранец. — Браво! Вы полностью повторили мысль беспокойного старика Им­мануила по этому поводу. Но вот курьез: он начисто разрушил все пять доказательств, а затем, как бы в насмешку над сдмим собой, соорудил собственное ше­стое доказательство.

Доказательство Канта, — тонко улыбнувшись, возразил образованный редактор, — также неубеди­тельно. И недаром Шиллер говорил, что кантовские рассуждения по этому вопросу могут удовлетворить только рабов, а Штраус просто смеялся над этим дока­зательством.

Берлиоз говорил, а сам в это время думал: «Но все- таки кто же он такой? И почему он так хорошо говорит по-русски?»

Взять бы этого Канта да за такие доказательст­ва года на три в Соловки! — совершенно неожиданно бухнул Иван Николаевич.

Иван! — сконфузившись, шепнул Берлиоз.

Но предложение отправить Канта в Соловки не только не поразило иностранца, но даже привело в восторг.

Именно, именно, — закричал он, и левый зеле­ный глаз его, обращенный к Берлиозу, засверкал. — Ему там самое место! Ведь говорил я ему тогда за зав­траком: «Вы, профессор, воля ваша, что-то нескладное придумали. Оно, может, и умно, но больно непонятно. Над вами потешаться будут».

Берлиоз выпучил глаза. «За завтраком... Канту?!.. Что это он плетет?» — подумал он.

Но, — продолжал иноземец, не смущаясь изум­лением Берлиоза и обращаясь к поэту, — отправить его в Соловки невозможно по той причине, что он уже с лишком сто лет пребывает в местах, значительно более отдаленных, чем Соловки, и извлечь его оттуда никоим образом нельзя, уверяю вас.

А жаль! — отозвался задира-поэт.

И мне жаль, — подтвердил неизвестный, свер­кая глазом, и продолжал: — Но вот какой вопрос меня беспокоит: ежели Бога нет, то, спрашивается, кто же управляет жизнью человеческой и всем вообще распо­рядком на земле?

Сам человек и управляет, — поспешил сердито ответить Бездомный на этот, признаться, не очень яс­ный вопрос.

Виноват, — мягко отозвался неизвестный, — для того, чтобы управлять, нужно как-никак иметь точ­ный план на некоторый, хоть сколько-нибудь прилич­ный срок. Позвольте же вас спросить, как же может управлять человек, если он не только лишен возмож­ности составить какой-нибудь план хотя бы на смехот­ворно короткий срок, ну, лет, скажем, в тысячу, но не может ручаться даже за свой собственный завтрашний день?

— Ив самом деле, — тут неизвестный повернулся к Берлиозу, — вообразите, что вы, например, начнете управлять, распоряжаться и другими и собою, вообще, так сказать, входить во вкус, и вдруг у вас... кхе... кхе... саркома легкого... — Тут иностранец сладко усмехнул­ся, как будто мысль о саркоме легкого доставила ему удовольствие, — да, саркома... — жмурясь, как кот, повторил он звучное слово, — и вот ваше управление закончилось!

Ничья судьба, кроме своей собственной, вас более не интересует. Родные вам начинают лгать. Вы, чуя не­ладное, бросаетесь к ученым врачам, затем к шарлата­нам, а бывает, и к гадалкам. Как первое и второе, так и третье —^ совершенно бессмысленно, вы сами понима­ете. И все это кончается трагически: тот, кто еще недав­но полагал, что он чем-то управляет, оказывается вдруг лежащим неподвижно в деревянном ящике, и окружаю­щие, понимая, что толку от лежащего нет более ника­кого, сжигают его в печи.

А бывает и еще хуже: только что человек соберется съездить в Кисловодск, — тут иностранец прищурился на Берлиоза, — пустяковое, казалось бы, дело, но и этого совершить не может, так как неизвестно почему вдруг возьмет поскользнется и попадет под трамвай! Неужели вы скажете, что это он сам собою управил так? Не правильнее ли думать, что управился с ним кто-то совсем другой? — И здесь незнакомец рассмеял­ся странным смешком.

Берлиоз с великим вниманием слушал неприятный рассказ про саркому и трамвай, и какие-то тревожные мысли начали мучить его. «Он не иностранец... он не иностранец... — думал он, — он престранный субъект... но позвольте, кто же он такой?..»

Вы хотите курить, как я вижу? — неожиданно обратился к Бездомному неизвестный. — Вы какие предпочитаете?