| собирался шагнуть на рельсы, как в лицо ему брызнул красный и белый свет: загорелась в стеклянном ящике надпись "Берегись трамвая!". | turned it and was just about to step across the rails when red and white light splashed in his face. A sign lit up in a glass box: 'Caution Tram-Car!' |
| Тотчас и подлетел этот трамвай, поворачивающий по новопроложенной линии с Ермолаевского на Бронную. Повернув и выйдя на прямую, он внезапно осветился изнутри электричеством, взвыл и наддал. | And right then this tram-car came racing along, turning down the newly laid line from Yermolaevsky to Bronnaya. Having turned, and coming to the straight stretch, it suddenly lit up inside with electricity, whined, and put on speed. |
| Осторожный Берлиоз, хоть и стоял безопасно, решил вернуться за рогатку, переложил руку на вертушке, сделал шаг назад. И тотчас рука его скользнула и сорвалась, нога неудержимо, как по льду, поехала по булыжнику, откосом сходящему к рельсам, другую ногу подбросило, и Берлиоза выбросило на рельсы. | The prudent Berlioz, though he was standing in a safe place, decided to retreat behind the stile, moved his hand on the crossbar, and stepped back. And right then his hand slipped and slid, one foot, unimpeded, as if on ice, went down the cobbled slope leading to the rails, the other was thrust into the air, and Berlioz was thrown on to the rails. |
| Стараясь за что-нибудь ухватиться, Берлиоз упал навзничь, несильно ударившись затылком о булыжник, и успел увидеть в высоте, но справа или слева - он уже не сообразил, - позлащенную луну. Он успел повернуться на бок, бешеным движением в тот же миг подтянув ноги к животу, и, повернувшись, разглядел несущееся на него с неудержимой силой совершенно белое от ужаса лицо женщины-вагоновожатой и ее алую повязку. Берлиоз не вскрикнул, но вокруг него отчаянными женскими голосами завизжала вся улица. | Trying to get hold of something, Berlioz fell backwards, the back of his head lightly striking the cobbles, and had time to see high up - but whether to right or left he no longer knew - the gold-tinged moon. He managed to turn on his side, at the same moment drawing his legs to his stomach in a frenzied movement, and, while turning, to make out the face, completely white with horror, and the crimson armband of the woman driver bearing down on him with irresistible force. Berlioz did not cry out, but around him the whole street screamed with desperate female voices. |
| Вожатая рванула электрический тормоз, вагон сел носом в землю, после этого мгновенно подпрыгнул, и с грохотом и звоном из окон полетели стекла. Тут в мозгу Берлиоза кто-то отчаянно крикнул -"Неужели?.." Еще раз, и в последний раз, мелькнула луна, но уже разваливаясь на куски, и затем стало темно. | The woman driver tore at the electric brake, the car dug its nose into the ground, then instantly jumped up, and glass flew from the windows with a crash and a jingle. Here someone in Berlioz's brain cried desperately: 'Can it be? . ..' Once more, and for the last time, the moon flashed, but now breaking to pieces, and then it became dark. |
| Трамвай накрыл Берлиоза, и под решетку Патриаршей аллеи выбросило на булыжный откос круглый темный предмет. Скатившись с этого откоса, он запрыгал по булыжникам Бронной. | The tram-car went over Berlioz, and a round dark object was thrown up the cobbled slope below the fence of the Patriarch's walk. Having rolled back down this slope, it went bouncing along the cobblestones of the street. |
| Это была отрезанная голова Берлиоза. | It was the severed head of Berlioz. |
| |
| Глава 4. Погоня | CHAPTER 4. The Chase |
| Утихли истерические женские крики, отсверлили свистки милиции, две санитарные машины увезли: одна -обезглавленное тело и отрезанную голову в морг, другая - раненную осколками стекла красавицу вожатую, дворники в белых фартуках убрали осколки стекол и засыпали песком кровавые лужи, а Иван Николаевич как упал на скамейку, не добежав до турникета, так и остался на ней. Несколько раз он пытался подняться, но ноги его не слушались - с Бездомным приключилось что-то вроде паралича. | The hysterical women's cries died down, the police whistles stopped drilling, two ambulances drove off - one with the headless body and severed head, to the morgue, the other with the beautiful driver, wounded by broken glass; street sweepers in white aprons removed the broken glass and poured sand on the pools of blood, but Ivan Nikolaevich just stayed on the bench as he had dropped on to it before reaching the turnstile. He tried several times to get up, but his legs would not obey him - something akin to paralysis had occurred with Homeless. |
| Поэт бросился бежать к турникету, как только услыхал первый вопль, и видел, как голова подскакивала на мостовой. От этого он до того обезумел, что, упавши на скамью, укусил себя за руку до крови. Про сумасшедшего немца он, конечно, забыл и старался понять только одно, как это может быть, что вот только что он говорил с Берлиозом, а через минуту - голова... | The poet had rushed to the turnstile as soon as he heard the first scream, and had seen the head go bouncing along the pavement. With that he so lost his senses that, having dropped on to the bench, he bit his hand until it bled. Of course, he forgot about the mad German and tried to figure out one thing only: how it could be that he had just been talking with Berlioz, and a moment later - the head . . . |
| Взволнованные люди пробегали мимо поэта по аллее, что-то восклицая, но Иван Николаевич их слов не воспринимал. | Agitated people went running down the walk past the poet, exclaiming something, but Ivan Nikolaevich was insensible to their words. |
| Однако неожиданно возле него столкнулись две женщины, и одна из них, востроносая и простоволосая, закричала над самым ухом поэта другой женщине так: | However, two women unexpectedly ran into each other near him, and one of them, sharpnosed and bare-headed, shouted the following to the other, right next to the poet's ear:
|