Тут Бездомный сделал попытку прекратить замучившую его икоту, задержав дыхание, отчего икнул мучительнее и громче, и в этот же момент Берлиоз прервал свою речь, потому что иностранец вдруг поднялся и направился к писателям.
Те поглядели на него удивленно.
— Извините меня, пожалуйста,— заговорил подошедший с иностранным акцентом, но не коверкая слов,— что я, не будучи знаком, позволяю себе… но предмет вашей ученой беседы настолько интересен, что…
Тут он вежливо снял берет, и друзьям ничего не оставалось, как приподняться и раскланяться.
«Нет, скорее француз…» — подумал Берлиоз.
«Поляк?..» — подумал Бездомный.
Необходимо добавить, что на поэта иностранец с первых же слов произвел отвратительное впечатление, а Берлиозу скорее понравился, то есть не то чтобы понравился, а… как бы выразиться… заинтересовал, что ли.
— Разрешите мне присесть? — вежливо попросил иностранец, и приятели как-то невольно раздвинулись; иностранец ловко уселся между ними и тотчас вступил в разговор:
— Если я не ослышался, вы изволили говорить, что Иисуса не было на свете? — спросил иностранец, обращая к Берлиозу свой левый зеленый глаз.
— Нет, вы не ослышались,— учтиво ответил Берлиоз,— именно это я и говорил.
— Ах, как интересно! — воскликнул иностранец.
«А какого черта ему надо?» — подумал Бездомный и нахмурился.
— А вы соглашались с вашим собеседником? — осведомился неизвестный, повернувшись вправо к Бездомному.
— На все сто! — подтвердил тот, любя выражаться вычурно и фигурально.
— Изумительно! — воскликнул непрошеный собеседник и, почему-то воровски оглянувшись и приглушив свой низкий голос, сказал: — Простите мою навязчивость, но я так понял, что вы, помимо всего прочего, еще и не верите в Бога? — Он сделал испуганные глаза и прибавил: — Клянусь, я никому не скажу.
— Да, мы не верим в Бога,— чуть улыбнувшись испугу интуриста, ответил Берлиоз,— но об этом можно говорить совершенно свободно.
Иностранец откинулся на спинку скамейки и спросил, даже привизгнув от любопытства:
— Вы — атеисты?!
— Да, мы — атеисты,— улыбаясь, ответил Берлиоз, а Бездомный подумал, рассердившись: «Вот прицепился, заграничный гусь!»
— Ох, какая прелесть! — вскричал удивительный иностранец и завертел головой, глядя то на одного, то на другого литератора.
— В нашей стране атеизм никого не удивляет,— дипломатически вежливо сказал Берлиоз,— большинство нашего населения сознательно и давно перестало верить сказкам о Боге.
Тут иностранец отколол такую штуку: встал и пожал изумленному редактору руку, произнеся при этом такие слова:
— Позвольте вас поблагодарить от всей души!
— За что это вы его благодарите? — заморгав, осведомился Бездомный.
— За очень важное сведение, которое мне, как путешественнику, чрезвычайно интересно,— многозначительно подняв палец, пояснил заграничный чудак.
Важное сведение, по-видимому, действительно произвело на путешественника сильное впечатление, потому что он испуганно обвел глазами дома, как бы опасаясь в каждом окне увидеть по атеисту.
«Нет, он не англичанин…» — подумал Берлиоз, а Бездомный подумал: «Где это он так наловчился говорить по-русски, вот что интересно!» — и опять нахмурился.
— Но, позвольте вас спросить,— после тревожного раздумья заговорил заграничный гость,— как же быть с доказательствами бытия Божия, коих, как известно, существует ровно пять? {19}
— Увы! — с сожалением ответил Берлиоз.— Ни одно из этих доказательств ничего не стоит, и человечество давно сдало их в архив. Ведь согласитесь, что в области разума никакого доказательства существования Бога быть не может.
— Браво! — вскричал иностранец.— Браво! Вы полностью повторили мысль беспокойного старика Иммануила по этому поводу. Но вот курьез: он начисто разрушил все пять доказательств, а затем, как бы в насмешку над самим собою, соорудил собственное шестое доказательство!
— Доказательство Канта {20},— тонко улыбнувшись, возразил образованный редактор,— также неубедительно. И недаром Шиллер говорил, что кантовские рассуждения по этому вопросу могут удовлетворить только рабов, а Штраус просто смеялся над этим доказательством {21}.