— Лаклан, — говорит Слоан.
Я сглатываю и, сменив шок на вымученную ухмылку, отвожу взгляд от незнакомки и сосредотачиваюсь на Слоан.
— Леди-паук. Как продвигаются твои увлечения рукоделием? Есть какие-нибудь новые проекты?
Ее глаза прищуриваются. Мне так весело ее дразнить, даже несмотря на то, что она может выколоть мне глаза.
— А наброски? Не оставишь ли еще рисунков с птицами для моего младшего братишки, который томится от любви?
Щеки Слоан вспыхивают румянцем, и я расплываюсь в улыбке, протягивая ей бутылку виски, но прежде чем она успевает ее схватить, Фионн выхватывает ее у меня из рук. Она даже не смотрит на него, ее внимание сосредоточено на мне, как будто она пытается угрожать мне своим мрачным взглядом.
— Лаклан, это моя подруга Ларк.
Я перевожу взгляд на Ларк и протягиваю ей руку. Когда она подходит на шаг ближе, черты ее лица расплываются, и я проклинаю себя за то, что забыл очки в машине. Возможно, с такого расстояния я не смогу разглядеть тончайшие черты ее улыбки, но чувствую, как ее энергия согревает мою кожу. Опускаю взгляд на наши руки. От ее прикосновения по моей коже пробегает электрический разряд.
— Ларк Монтегю. Рада познакомиться, — говорит она. В ней есть нечто коварное, какая-то непонятная вибрация проскальзывает между нашими ладонями. — А ты печально известный Лаклан Кейн.
— Печально известный? — спрашиваю я, поднимая брови.
— Да. Я слышала… кое-что.
— О, ты слышала кое-что? Что… именно?
Она хихикает и высвобождает свою руку из моей, говоря:
— Ну, в разговорах проскальзывало слово «задумчивый».
— Ну-ну, — упрекает Фионн, подавая мне стакан виски со льдом. — Не надо неправильно характеризовать моего бедного брата. Я сказал, что он задумчивый засранец.
— Засранка, — поправляет Роуз. — Ты сказал, что он «задумчивая засранка, и его единственное хобби — хмуриться».
Слоан фыркает.
— Точно.
— Эй, я не только хмурюсь, — я наклоняюсь ближе к Ларк и одариваю ее кривой, дерзкой ухмылкой. — У меня есть другие хобби.
Она смеется, когда я ей подмигиваю.
— О, да? Типа, вязание крючком? Я сразу поняла, что ты большой любитель подобного. Готова поспорить, у тебя получаются отличные салфеточки.
Роуз хихикает, переводя взгляд с одного человека на другого.
— Не-а, это по части Дока…
Мой младший брат давится виски.
— Роуз…
— А еще он состоит в клубе…
— Черт возьми, Роуз…
— Они встречаются каждое воскресенье. Клуб называется «Швейные Сестры», и он… — следующие слова девушки заглушаются ладонью, которой брат зажимает ей рот, и раздается ее дьявольский смех. Фионн смотрит на меня одновременно с ужасом и мольбой.
— Не говори Роуэну, — умоляет он. — Я только недавно одержал верх, рассказав о его прозвище «Говнюк», когда он приезжал в Небраску.
Я издаю смешок и качаю головой.
— Мой милый, очаровательный, наивный братишка. Конечно, я расскажу Роуэну. Моя работа — способствовать тому, чтобы между вами возникало как можно больше конфликтов. Только так я обретаю хоть какой-то покой, — я хлопаю его по плечу и прохожу мимо, чтобы сесть в одно из кожаных кресел. — Не хотелось бы тебя расстраивать, малявка, но ты с этими салфетками теперь еще больше напоминаешь грустную Золушку. Роуэну это понравится.
Фионн выдает какое-то бессмысленное объяснение, что-то о попавшейся листовке и простом недоразумении, но я не обращаю особого внимания. Ведь Ларк подходит и садится напротив меня на край дивана. Шизанутый кот Слоан сворачивается калачиком у нее на коленях, как только она устраивается поудобнее.
На таком расстоянии я вижу ее гораздо отчетливее, от родинки на краю верхней губы до шрама на коже у линии роста волос — порез, который, наверное, плохо зажил. Но даже несмотря на то, что я не мог разглядеть ее как следует вблизи, ее невозможно не заметить. Кажется, что вся энергия в комнате проходит через нее и концентрируется, а потом выплескивается через ее ярко-голубые глаза, сияющую кожу и непринужденную улыбку, сквозит в ее смехе и голосе. И хотя я не прислушиваюсь к добродушному спору между Фионном и Роуз, она вмешивается в их разговор, чтобы поддержать человека, который, как ей кажется, проигрывает в споре, а это в основном Фионн. «Ты продаешь? Мне кажется, на на Etsy5 ты бы сорвал куш». Она сосредотачивает все свое внимание на собеседнике, проводя рукой по шерсти кота, и его мурлыканье заглушает разговор. Кажется, что в мире больше ничего и никого не существует, даже меня. Если она и чувствует тяжесть моего взгляда на себе, то не подает вида.
Ларк Монтегю прекрасна.
А я должен перестать пялиться, как чертов маньяк.
Опускаю взгляд на стакан в своих руках. Шрамы скрыты под чернилами. У меня отсутствует кончик указательного пальца. Татуировки на костяшках. Серебряные кольца. Я постукиваю одним колечком по бокалу, потом подношу его к губам. Мои руки так хорошо смотрелись бы на ее идеальной коже, обхватив мягкие бедра. Воображая, как мои покрытые татуировками пальцы обхватывают ее гладкую плоть, я ерзаю в безуспешной попытке ослабить напряжение твердого члена, упирающегося в молнию. Такой, как я… с такой, как она? Даже представлять это неправильно.
И в то же время восхитительно заманчиво.
Когда я снова поднимаю взгляд, спор о салфетках все еще продолжается, но Ларк смотрит мне в глаза, заговорщицки улыбаясь. Якобы мельком, по-дружески, но потом она снова обращает внимание на Фионна и Роуз, и что-то в этой мимолетной усмешке не дает мне покоя. Безмолвный разговор. Необъяснимая фамильярность.
Даже после того, как разговор принял другой оборот, это чувство не покидает меня. Как будто нас связывает тонкая нить. И когда Ларк пользуется возможностью ускользнуть на балкон, и думает, что ее отсутствие не будет замечено, эта связь сжимает мою грудь. Я пытаюсь отречься, но нить все равно натягивается и не ослабевает даже после того, как я следую за ней.