— О, да ладно тебе, — упрекает она, легонько хлопая меня по руке тыльной стороной ладони. — Он замечательный. Идеально подходит для Слоан. Не будь засранцем.
Я ухмыляюсь, не отрывая взгляда от ее полных губ.
— Как скажешь, мэм.
Она фыркает.
— Пожалуйста, только не «мэм».
— Мисс?
Она морщит нос.
— Мадам? — предлагаю я. Ларк качает головой. — Да, пожалуй, это не лучше, чем «мэм». Подожди, я придумал. Герцогиня.
— О, мне нравится. Каким-то образом сочетается с перьями. Царственно и в то же время дерзко.
Дерзко. Не знаю, почему, когда она произносит это слово, у меня в крови что-то происходит, как будто она подключилась к моим венам и ударила по ним электрическим разрядом. В моем воображении проносятся образы Ларк во всевозможных царственных и в то же время дерзких позах, и сцены, в которых необъяснимым образом задействованы парики Марии-Антуанетты.
— С тобой все в порядке? — голос Ларк тихий, но веселье все равно сквозит в каждой нотке. — Ты выглядишь так, словно погрузился в раздумья.
— Да, — говорю я, прочищая горло и заставляя руку разжать хватку на бокале, чтобы не разбить его. — Я, эм… в порядке.
— Уверен?.. Смелость-то твоя пропала куда-то.
Жар, исходящий от Ларк, проникает в мое тело, когда она подходит ближе. Я поворачиваюсь к ней лицом, на ее губах играет слабая улыбка. Несмотря на то, что я не могу отчетливо разглядеть детали ее лица с такого близкого расстояния, хрустальный оттенок ее глаз по-прежнему пронзителен, прорезает даже самый тусклый свет.
— Кажется, какие-то мои слова тебя немного… взволновали, — шепчет она. Наклоняет голову и смотрит на меня, ее взгляд скользит по моим губам. — Это из-за упоминания «царственного»? Может, тебе нравятся корсеты и юбки в дополнение к фетишу перьев?
Господи Иисусе. Еще и корсеты.
— Не…
— Жаль, это очень модно.
— Я хотел сказать, не только корсеты и юбки. А также парики.
Меня окружает ее мелодичный смех.
Ларк Монтегю заползает прямо в мой мозг. Каждый раз, когда она открывает свой рот, в моих мыслях появляются неожиданные, дикие фантазии. Она завладела какой-то частью моего сознания, о существовании которой я не подозревал, и понятия не имею, куда нас занесёт в следующий раз. Но уверен, что пойду по любому её следу. Это нервирует. И очень притягивает.
— Ты мог бы нарядиться в жилет и брюки-галифе, — с усмешкой говорит Ларк, делая последний шаг, сокращая расстояние между нами. Ее пальцы цепляются за мою рубашку, один за другим, и каждое прикосновение нежно царапает мою грудь, пока она наконец не сжимает черную ткань в своем изящном кулаке. — Татуировки на шее, выглядывающие из-под галстука, выглядели бы очень сексуально.
Я сглатываю, у меня перехватывает дыхание, когда Ларк приподнимается на цыпочки, ее взгляд прикован к моим губам, мое сердце бьется как молот под ее рукой. Каждый ее выдох наполняет меня электрическим теплом.
— Смотрелось бы небрежно, но в то же время утонченно, — наконец произношу я хрипловатым шепотом.
— Очень хорошо сочетается с «царственной, но дерзкой», не думаешь? — она наклоняет голову, и кажется, что весь мир в этот момент останавливается. — Кажется, смелая здесь только я.
Любой умный ответ, который я собираюсь придумать, пропадает в тот момент, когда губы Ларк прижимаются к моим.
Остается лишь черная пустота за прикрытыми веками. Цитрусовый аромат Ларк наполняет мои ноздри. Она проводит кончиком языка по моим губам, я ощущаю привкус апельсиновой газировки, которую она пила. С ее губ срывается тихий стон.
И я погибаю.
Мой язык вторгается в ее рот. Ларк сжимает мою рубашку в кулаке. Стакан, который я держу в руке, вот-вот разлетится в пыль или полетит с балкона. Мне отчаянно хочется потрогать ее тело, но вместо этого я кладу одну руку ей на шею. В ту секунду, когда моя ладонь касается ее кожи, она стонет от желания. Моя эрекция болезненно упирается в молнию, когда Ларк прижимается ко мне всем телом.
Наши зубы сталкиваются. Поцелуй становится более грубым. Через несколько секунд Ларк преодолевает всю сдержанность. Она целует меня с таким лихорадочным отчаянием, что я чувствую себя не просто желанным. Или нужным. Она как будто жаждет меня. Она вцепляется мне в затылок, как будто развалится на части, если не будет держаться. А потом делает глубокий вдох, углубляя поцелуй, увлекая меня за собой в темноту. Каждый раз, когда я думаю, что контролирую поцелуй, она отбирает власть. Одним прикосновением. Кусая, посасывая или издавая стон.
Язык Ларк скользит по моему, а затем она отстраняется, захватывая мою нижнюю губу, потом отпускает, и этот укус создает идеальный баланс между болью и удовольствием.
— Ларк…
Ее хриплый смех прогоняет все мысли о том, что я собирался сказать. Она оставляет дорожку поцелуев на моем подбородке. Мои пальцы зарываются в ее золотистые волосы, когда она прикусывает мочку моего уха так сильно, что я шиплю. Я крепче сжимаю локоны в своих руках, и она стонет, ее рот опускается к моей шее, где она посасывает мою покрытую татуировками кожу.
Рычание вырывается из моей груди, когда я хватаю ее за волосы.
— Йибучий Иисус Христос, — стону я.
Ее губы замирают.
…Блять.
Я тут же разжимаю кулак, запутавшийся в ее волосах. Я что-то сделал? Что-то определенно не так. Это заметно по ее напряжению.
— Что ты сказал? — шепчет она, обдавая мою кожу горячим дыханием.
Блять. Блять.
Что я такого сказал? Упомянул имя Господа всуе? Может быть, Ларк очень религиозна. Не помню, говорила ли Слоан, что в школе-интернате были какие-то строгие католические порядки. Они были там монахинями?
Я сглатываю.
— Э-э, я сказал Йибучий Иисус Христос.
— Еще громче, — огрызается Ларк.
— Йибучий Иисус Христос!
В мире воцаряется тишина.
А потом Ларк отступает за пределы досягаемости, тепло ее тела исчезает, а на моей коже остается холодок. Она прикрывает рот обеими руками, но это не может скрыть потрясения в ее глазах.
Шок и… ярость.
— О, боже мой, — шипит она сквозь пальцы.