Я рассказала ему о женщине, явившейся в «Антиквариат Исиды» с предложением, от которого старый торговец не смог отказаться. О подробностях сделки и о фальшивом телефонном номере. Я рассказала ему все, что знала, но выражение его лица ни разу не изменилось. Только когда я замолчала,
Такео подошел к своим заваленным всякой всячиной полкам, нашел там какую-то вещицу и протянул ее мне.
Фотография в рамке. Стройная молодая дама с двумя детьми на фоне сада. Прелестные дети в одинаковых хлопковых кимоно бело-голубой расцветки, черные кудряшки, умытые круглые мордочки, большие глаза — все как положено, не чета сопливым, хнычущим отпрыскам Лили Брэйтуэйт.
— Не тратьте времени, разглядывая нас с Нацуми, вы нас и так знаете, — раздраженно заметил Такео. — Взгляните на мою мать. Единственная и неповторимая госпожа Каяма. Если не считать моей бабушки, которая скончалась пять лет назад.
— Той даме, что посещала господина Исиду, было за пятьдесят, — уточнила я.
Такео задумчиво хмыкнул.
— Моей матери сейчас было бы пятьдесят три. Других женщин Каяма в этом возрасте не существует.
Такео нервно зашагал по комнате и, споткнувшись о стопку «Нэшнл джиогрэфик», рассыпал журналы по камышовому коврику. Нагнуться и собрать их ему даже в голову не пришло.
— Вам следует поговорить с господином Исидой об этой женщине, — сказала я твердо. — Но у меня есть одно условие: вам придется умерить свой пыл и вести себя прилично. Не станете же вы набрасываться на честного старика с обвинениями, как безумный пес, сорвавшийся с цепи.
— Пес, сорвавшийся с цепи? — Губы Такео обиженно поджались. — Я действительно так выгляжу? Ладно. Я постараюсь не набрасываться на вашего старика. А вы отведете меня туда прямо сейчас.
— Этого я сделать не могу. — Я отрицательно покачала головой. Исиду нужно было предупредить о визите молодого дознавателя. — Его магазин закрывается в шесть, и если я что-то и могу сделать сегодня, так это пригласить его на обед.
Теперь покачал головой Такео.
— Нас с вами не должны видеть вместе.
Чувствуя себя оскорбленной, я проронила:
— Как насчет идзакая? Той, где мы пили пиво после убийства?
— В этой дыре меня никто не знает.
— Ах вот оно что. Что ж, я получила удовольствие от беседы и желаю вам удачи во всех ваших начинаниях. А мне пора отправляться восвояси. Не будете ли вы так любезны позвонить на первый этаж и отозвать ваших придворных ротвейлеров? — Я помахала ему рукой и направилась к двери.
— Рей... — Он смотрел мне прямо в лицо. Казалось, я вижу черную кофейную гущу на дне его зрачков.
— Ну что?
— Перестаньте. Нас не должны видеть вместе потому, что вы близкая родственница женщины, подозреваемой в преступлении, нанесшем ущерб достоинству семьи Каяма. Если вы сочтете возможным встретиться со мной и Исидой-сан сегодня вечером, я приду в то место, которое вы назовете. Любое место в другом районе Токио.
Набрасывая ему на листочке схему проезда от станции Сёндаги до чайной в Янаке, намеченной для свидания, я заметила с нарочитой небрежностью:
— Неплохо было бы надеть костюмчик поприличнее и сменить башмаки с рифленой подошвой на туфли с острым носком. Тогда в Янаке вас уж точно не примут за наследника миллиардов Каяма.
— Вы хотите сказать, что я должен выглядеть как клерк? — возмутился наследник.
Я не ответила и потянулась за своим сюибаном, втайне желая, чтобы Такео остановил меня и брякнул что-нибудь о краденом товаре и семейных реликвиях. Но он промолчал.
Спустившись в вестибюль, я увидела поджидавших меня с умильными лицами швейцара и мисс Окаду. Они кланялись мне не переставая, как деревянные болванчики.
— Не могу передать словами степень своего сожаления! — причитала мисс Окада. — Я понятия не имела о вашем историческом проекте! Такео-сэнсэй изволил нам все рассказать! Он только что звонил!
— Прошу прощения, госпожа, за то, что посмел задержать вас, — бубнил охранник, склонившись так низко, что его ресницы почти касались колен. Его зеленые форменные брюки протерлись на коленях, я этого раньше не замечала.
— Ради бога, не извиняйтесь. — Я вдруг прониклась к ним сочувствием. — Это моя вина. Нужно было все как следует объяснить.
— Мы с нетерпением ждем появления вашей статьи о значении керамики в истории школы Каяма, — выпалила мисс Окада.
— Моей статьи?
— Я говорю о той статье, что выйдет нынешней осенью в журнале «Стрелы бамбука». Такео-сэнсэй сказал, что вы согласились писать о школьной коллекции. Это такая честь для нас.
Я одарила их слабой улыбкой и направилась к дверям, за которыми уже сгустились весенние сумерки.
Однако он умник, этот Такео. Его наскоро слепленная версия по поводу сюибана звучала убедительно, но кто, скажите на милость, будет писать эту дурацкую статью? Я? Нет уж, увольте. Рей — не писатель, а если бы и была писателем, то не стала бы тратить свое писательское время на горшки и черепки досточтимой семьи Каяма.
И все же надо отдать ему должное. Он мог позволить себе разозлиться и заварить такую бататовую кашу, что я сто лет бы не отмылась. Краденые сюибаны мерещились бы мне на каждом шагу.
Вместо этого я вышла на улицу со слегка помятым букетом апельсиновых цветов, керамическим сосудом в рюкзаке и загадочной таблеткой госпожи Коды, завернутой в салфетку. Добавьте к этому список учителей школы, приятно хрустевший в моем кармане. К тому же предстоящий вечер в компании Такео и господина Исиды обещал быть занятным. Детские радостные крики и велосипедные звонки отвлекли меня от раздумий, когда полчаса спустя я сворачивала на свою улицу в Янаке. Решив, что сейчас увижу крошек на трехколесных машинках, я не посторонилась, и тут на меня вылетели две девицы лет по пятнадцать на тяжелых горных велосипедах, едва не сбив меня с ног. Ну да, я же в Японии. Здесь девушки щебечут и лепечут как дети, до тех пор пока это не становится смешным. Западные же дети хотят вырасти как можно быстрее, взять хотя бы надутого сынишку Лили Брэйтуэйт.
Зайдя в квартиру, я почувствовала запах чистящего средства. Очевидно, тетя Норие недавно наводила порядок. Самой ее дома не было. Включив автоответчик в надежде обнаружить ее сообщение, я услышала два других: от родителей, интересующихся моим здоровьем, и — вот неожиданность — от Хью Глендиннинга. Он увидел в какой-то газете фотографию цветущей вишни и вспомнил о Японии и обо мне. «Слишком поздно, дорогой», — подумала я, стирая его голос с пленки.
Я позвонила господину Исиде, назначив ему свидание в чайной, а потом позвонила кузену Тому. Том сказал, что слышал о «Нолвадексе», но узнает поподробнее, полистав фармацевтический справочник.
Разочарованная, я повесила трубку. Я ожидала, что он немедленно назовет мне степень токсичности и все такое прочее. Поглядев на татами, по которому недавно прошлись пылесосом, я заметила бумагу рядом с дверью. Тетя Норие не пропустила бы такого безобразия, значит, она очутилась здесь после ее ухода. Бумага оказалась конвертом, сложенным вдвое. Внутри лежал листок со знакомым узором из вишневых лепестков и текстом в три строки, написанным, как и в прошлый раз, на хирагана.
Я зажмурилась и представила девушку, споткнувшуюся под порывом резкого весеннего ветра, раздраженно поднимающуюся на ноги, поправляющую волосы. Но это ли имел в виду тот, кто послал мне хайку? Текст показался мне двусмысленным, как и тот, что был прислан до него.
«Красотку толкнув». Звучит угрожающе. Хорошо бы сравнить этот листочек с тем, что прислали раньше. Хотя и так ясно, что корреспондент один и тот же. Я зашла на кухню и подняла крышку маленького погребка-юкасита, в котором оставила первое письмо, прикрыв его коробкой бельгийского шоколада. Отодвинув коробку, я недоуменно уставилась на дно ящика для продуктов. Ящик был начисто вымыт, жирные пятна исчезли, а с ними и конверт со стишком про «опьяненную».