Решительно переходя к делу, я объявила:
— Мы должны поговорить о пропаже коллекции в Каяма.
— Такео рассказал мне, что вы пишете статью для журнала. Если бы тогда вы сразу поставили нас с мисс Окадой в известность, мы не поднимали бы шума.
— Вы сильно расстроились оттого, что вся керамика Каяма исчезла из хранилища?
Госпожа Кода выглядела испуганной.
— Да, — призналась она после некоторой паузы.
— А кто обнаружил пропажу? — спросила я.
— Шесть недель назад это заметила мисс Окада. Она довольно часто заходит в хранилище, чтобы подобрать контейнеры для икебаны, выставленной в холле. Она сразу же сообщила об этом мне, а я — Такео, но у него не хватило смелости рассказать о пропаже иемото. Он надеялся, что сюибаны кто-то перенес в другое место и позднее они обнаружатся.
— Тот розовый сюибан, что вы видели, я купила в антикварной лавке неподалеку отсюда. Видимо, там же находится и вся остальная коллекция. Но для того чтобы вернуть ее, необходимо представить владельцу лавки доказательство, что вся эта керамика зарегистрирована как собственность школы.
— Что за доказательство? — спросила госпожа Кода. Я заметила, что ее совершенно не интересует, кто принес посуду Каяма в антикварную лавку.
— Инвентарный список. Такео-сан полагает, что он должен существовать.
— Ну конечно, такой список существует, — подтвердила она. — Я составляю списки всего имущества школы. Лет двадцать назад я составила список керамических изделий, принадлежащих Каяма. Не волнуйтесь, я обязательно найду его для вас. Спасибо, Рей-сан, что вы мне об этом сообщили. Вы поступили правильно.
— Если уж говорить об исчезнувших вещах, то у меня есть еще кое-что. — Я вытащила из кармана таблетку «Нолвадекса», завернутую в бумажный носовой платок, и протянула ее госпоже Коде. — Я беспокоилась, что вы это ищете.
Госпожа Кода скосила глаза на таблетку, взяла ее и повертела между пальцами.
— Где вы это нашли?
— В офисе школы. Это «Нолвадекс», не так ли?
— Я стала совсем беспомощной. — Госпожа Кода со стуком положила таблетку на край стола и опустила руки. Она выглядела очень расстроенной.
— Это рак? — спросила я.
Она еле заметно кивнула:
— Только Такео-сан знает об этом. Никто больше.
— Представляю, как вам тяжело. Уверена, что, узнай об этом в школе, все поддержали бы вас во всех смыслах этого слова.
— Как бы не так. Они предложили бы мне уволиться. И мне пришлось бы это сделать, — возразила она. — И что бы у меня осталось? Икебана — это вся моя жизнь. Я хочу заниматься этим до последнего дня.
— А вы никогда не думали о том, что цветы могли оказаться причиной вашего заболевания?
— Я не знаю.
По выражению ее лица я поняла, что она уже задавала себе этот вопрос раньше.
— А ваша мама или тетя случайно не болели раком груди?
Она отрицательно покачала головой и протянула мне свои руки:
— Посмотрите, какими старыми выглядят теперь мои руки! В самом начале, когда я маленькой девочкой составляла композиции из цветов, что росли в нашем саду, мои пальцы были мягкими и гладкими. Когда я собирала цветочные композиции для своего будущего мужа, он всегда говорил, что влюблен в мои руки.
— Какой романтик! Но позвольте мне вернуться к нашей теме: если в истории вашей семьи не было больных раком, то, может быть, какой-нибудь внешний фактор способствовал развитию болезни.
— Мой муж стремился контролировать всю мою жизнь, — продолжала она предаваться воспоминаниям. — Он не хотел, чтобы я работала, хотя я получила очень выгодное предложение от Масанобу Каямы, который унаследовал школу от своего отца в начале шестидесятых. Масанобу-сэнсэй нуждался в моей помощи, но муж считал, что женщина моего положения не должна работать. Поэтому я начала посещать школу... как бы это выразиться... на общественных началах. В дневное время, пока муж был у себя в офисе. Только после того как он умер, я была зачислена в штат.
— И в течение тридцати лет вы имели дело с цветами, привезенными из-за границы? — спросила я.
— Даже дольше. Уже в конце пятидесятых школа могла позволить себе закупать цветы за границей.
На мгновение я ощутила себя одной из камарадос Че Фуджисавы и сказала:
— Цветы до сих пор опрыскивают очень сильными пестицидами. Особенно тщательно обрабатывают розы и гвоздики из Колумбии. Это могло послужить причиной вашей болезни. Я думаю, что нужно использовать только те цветы, которые выросли в естественных условиях и не подвергались химической обработке.
— Сейчас уже поздно об этом говорить. — Она слегка прикоснулась к правой груди, вернее к тому месту, где должна была быть правая грудь. — Они отняли ее. Но если я прекращу работать с цветами, это отнимет и мое сердце.
— Я понимаю вашу боль. Не беспокойтесь, никто об этом не узнает. Но вам не кажется, что, рассказав о своей болезни, вы предупредили бы и других женщин о возможной опасности?
— Не думаю. Те мои подруги, что занимаются икебаной, чувствуют себя хорошо. Я — исключение. Наверное, за свою жизнь я составила больше композиций, чем мне было назначено судьбой. Может быть, я не всегда мыла руки после занятий. Такео-сан распорядился, чтобы везде в классах над умывальниками были развешаны специальные призывы мыть руки после занятий икебаной. Это он предложил мне убрать из квартиры все живые цветы.
— А как Такео-сан узнал о вашем заболевании? — спросила я.
— Когда Такео-сан еще учился в университете Кейо, у него случались всякие неприятности, и он часто приходил ко мне поговорить. Однажды я была в отпуске и проходила курс химиотерапии, а он пришел без предупреждения. Увидев, что я лишилась большей части своих волос, он потребовал объяснений. Я не могла больше скрывать правду и рассказала мальчику все.
Постепенно все разрозненные части этой истории складывались воедино. Именно в университетские годы Такео так сильно озаботился охраной окружающей среды. Возможно, болезнь госпожи Коды и направила его на эту дорожку.
— В то же самое время Такео-сан помог мне сделать так, чтобы я продолжала свои занятия. Он достал для меня парик, который в точности повторял мою прическу, и никто не догадался о состоянии моего здоровья. Он также разрешил мне отдыхать в его комнате в любое время, когда я почувствую слабость. Если бы кто-нибудь заинтересовался моим отсутствием, я всегда могла сослаться на то, что выполняла какую-то работу для Такео.
— Когда умерла Сакура, вы были в его офисе? — спросила я.
— Вообще-то я посещала доктора. Но я так часто отсутствовала в школе раньше, что не осмелилась об этом сказать. Мне было проще притвориться, что я находилась в здании.
Я покачала головой и вздохнула:
— Вы понимаете, что у вас было очевидное алиби, которым вы даже не воспользовались? Своим заявлением о том, что вы были в здании, хотя никто вас там не видел, вы навлекли на себя серьезные подозрения. Если бы вы сказали полиции правду, они бы вас так не допрашивали.
— Рей-сан, но вы же не думаете, что... я убила Сакуру-сан? — Глаза госпожи Коды быстро заморгали. — Ну да. Конечно же, вы так и решили. Вот почему вы до сих пор не прикоснулись к чаю.
Я посмотрела ей прямо в глаза:
— После того как мы с вами последний раз пили чай, я серьезно заболела. Полиция до сих пор не нашла того, кто меня отравил. С этих пор мне приходится быть осторожной.
Она немного помолчала, а потом сказала:
— Да, я вас понимаю. На вашем месте я бы тоже, наверное, так себя вела.
— Я хотела вас спросить еще об одной вещи. Почему Мэри Кумамори три раза сдавала экзамен, но так и не смогла пройти это испытание?
— Обычно на занятиях она прекрасно со всем справляется, но на экзамене слишком волнуется и допускает серьезные ошибки. Вопиющие ошибки!
Мне хотелось бы, чтобы она получила степень, но я ничего не могу поделать.
— А случается во время экзамена так, что в комнате, где стоят композиции, никого нет? Я имею в виду промежуток времени, когда студенты уже покинули комнату, а члены экзаменационной комиссии еще туда не зашли.