— Вот как? Ты работаешь рука об руку с этими экологическими зилотами, напавшими на мою мать? — ужаснулся Том.
— Нет, но подумай: это ведь может повредить и твоей матери, да и не только ей. Женщины, имеющие дело с цветами...
— Послушай, Рей, — перебил он меня, — существует множество вещей, способных повредить моей матери. Погоди, кто-то открывает дверь наверху. — Он понизил голос. — Они спускаются. Я должен буду положить трубку...
И он ее тут же положил.
Всю ночь мне снились непомерно разросшиеся цветы, источающие ядовитый аромат, так что я проснулась слишком рано. Досматривать этот сон у меня не было ни сил, ни желания. На часах было всего семь утра, на календаре суббота, так что моя традиционная пробежка обещала оказаться приятной. Ни тебе бензинового смога, ни утреннего трафика, ни спешащих прохожих, можно пробежаться от Янаки до самого Очаномидзу как по гладкой парковой тропинке.
Я бежала по аллее, под сенью вишневых деревьев, размышляя о том, как люди — сознательно или бессознательно — делят опадающий вишневый мусор на листья и лепестки, когда подметают дорожки. Листья были сметены и собраны в аккуратные кучки на обочинах, лепестки же никто не трогал, они по-прежнему покрывали асфальт тонким шуршащим слоем. Мои кроссовки безжалостно вминали лепестки в землю, я бежала по аллее, а за мной тянулось серое полотно в розовый горошек.
«Том застал Норие в слезах над стихотворным посланием», — думала я. То есть я думала, что это было именно хайку. Такое же загадочное, как и те, что получила я.
Мне не терпелось рассказать обо всем Такео, но что-то меня удерживало. Я была в нем не слишком уверена, вот что. Хотел ли он найти убийцу Сакуры и тем самым снять обвинение с моей тети? Или сам пробирался ощупью в потемках, толком не зная своей цели? «Не ищет ли он черную кошку там, где ее вовсе нет», — думала я.
Я думала обо всех мужчинах, что окружали меня: о кузене Томе с его вечными медицинскими советами, надежном, как настоящий старший брат; о господине Ваке с его сплетнями и лакрицей; об учителе Исиде с его мудрыми рассуждениями; о моем лучшем друге Ричарде, которого я впутала в историю с Че Фуджисавой. Надо с ним поговорить об этом откровенно и как можно скорее. Думая о Ричарде, я заметила, что пробегаю мимо школы, где он работал в последнее время.
«It's happening! Школа английского языка» — гласило объявление на окне второго этажа. Было еще слишком рано, но несколько сотрудников уже пришли на работу, так что у меня был шанс оставить Ричарду предостерегающую записку. Я нажала на кнопку звонка, пытаясь привести дыхание в норму.
— Да? — услышала я усталый мужской голос.
— У меня записка для одного из учителей. Могу я подняться к вам и оставить ее? — Я сказала это, представляя себя ученицей, забежавшей в школу по дороге на работу.
— Рей?
В этом здании мог быть только один человек, способный опознать мой голос, на такое везение я даже не надеялась.
— Рэндалл-сэнсэй, неужели это вы? — спросила я, все еще говоря по-японски.
— А кто же еще? Давай поднимайся сюда.
Я бегом поднялась на второй этаж, проскользнув в дверь офиса, которую Ричард придержал для меня. На нем были те же рубашка и брюки, что и вчера вечером, через плечо перекинут пиджак, за рукав которого я вчера так отчаянно цеплялась.
Он выглядел взъерошенным и помятым, отчего смахивал на клерка, опоздавшего на полуночный поезд и ночевавшего на вокзальной скамейке.
— Ричард! — Я потянулась к нему, чтобы обнять, но он оттолкнул меня.
— Ты такая потная! — Он взял со стола стаканчик с кофе, сделал долгий глоток и уставился на меня с подозрением.
— Кофе горячий? — спросила я.
— Относительно. Он из автомата в вестибюле. Будешь пить?
— У меня ни копейки. Бедная девушка на беговой дорожке. — В доказательство я вывернула карманы шорт.
— Ладно, ладно. Так и быть, разорюсь на стаканчик. Я все еще должен тебе за ту кайпиринъю в «Сальса-сальса».
— Спасибо. — Я отхлебнула кофе, усевшись прямо на пол, чтобы не оставлять влажных следов на офисных стульях. — Я ужас как сожалею, что втянула тебя в эту историю. Мне и в голову не пришло, что все может так обернуться и тебе придется прятаться от Че Фуджисавы и ночевать в школьном классе.
— Да не в этом дело... — Ричард зевнул, блеснув продетым в язык колечком. Я и не знала, что он до сих пор его носит. — Я прячусь тут от этого зануды Энрике. Он на днях переехал в мою квартиру, и это сводит меня сума.
— Ты хочешь сказать, что с Че у тебя все в порядке?
— Почему бы нет? Я даже получаю удовольствие... в каком-то смысле... А вот ты чуть не угробила мою легенду, когда набросилась на меня там, на станции!
— Прости. Но со спины он так похож на Энрике...
— Забудь про Энрике! — Он оборвал меня резко и с явной неприязнью.
— Надо же, как все быстро поменялось. Ты ведь, кажется, упоминал слово «любовь»...
— Мы поссорились, — произнес он нехотя. — Ему, представь себе, не нравится мое увлечение защитой окружающей среды. Он предпочитает плясать и тусоваться, нежели тратить время на спасение человеческих жизней.
Я посмотрела на Ричарда с изумлением. Откуда этот пафос? Он что, шутки со мной шутит с утра пораньше?
— Ладно, я больше не стану произносить запретное имя, которое начинается на букву «Э». Но расскажи мне, как проходит твоя бондиана в тылу Фуджисавы? Что-нибудь новенькое?
— О новеньком они лопочут по-испански, и это здорово затрудняет мою задачу. Но несколько японских фраз я уловил и расшифровал. Готовится нечто величественное и грозное, некая акция... После этого все газеты забудут о сезонной лихорадке и начнут кричать о Че и его славных соратниках! — Тут Ричард замолчал, любуясь произведенным эффектом.
— Ты хотел сказать: они забудут о вишневых лепестках?
— Они забудут обо всем!
— Как мило. Мотивы этих ребят мне понятны. Но, надеюсь, они не перейдут черту и не прибегнут к слишком убедительным мерам.
— Ну, что тебе сказать? — Ричард загадочно выгнул бровь. — Их мирные протесты никого особенно не трогают, пресса почти не откликается, японский импорт знай себе импортируется. На этот раз они устроят настоящую заварушку. Вот увидишь, это будет во всех воскресных газетах.
— Ты шутишь? Об этом надо немедленно сообщить лейтенанту Хате! Ты ведь можешь оказаться в гуще этой заварушки, и что тогда? Тебя арестуют! — Я так разволновалась, что стаканчик, стоявший у меня на коленях, дрогнул. Горячий кофе расплескался, оставив на светлом ковре предательскую полосу.
— Попробуй только! — Ричард схватил со стола салфетки и, скомкав их, прижал к коричневому пятну. — Ты такая мамочка, Рей! Так за всех беспокоишься, что даже руки трясутся. Я хотел тебе рассказать, но теперь не стану, не то ты натащишь в мою финальную сцену целую ораву эпизодических полицейских!
Мамочка! Нет, он заслуживает порки, этот сыночек. Я постаралась не показывать, что уязвлена до глубины души, и спокойно сказала:
— Раз уж они тебя так приручили, подумай об ответственности. Кто, по-твоему, в ответе за то, что отучилось вчера со знакомым тебе господином Исидой и Такео, до которого тебе, разумеется, и вовсе дела нет? А может, ты и сам принимал участие в этой акции? Очень мило. Учитель английского постигает азы терроризма.
— Да, я слышал об этой аварии, Че рассказал мне вчера вечером. Но мы здесь ни при чем, — сказал Ричард и добавил с важностью: — С какой стати нам подкладывать свинью — а тем более кнопки! — человеку, который стоит на страже наших интересов.
— На чем, на чем он стоит? — Меня рассмешил этот неуместный пафос. — Такео что же, вступил в «Народ против цветов-убийц»?
— Вступить не вступил, но поливать — поливает! Он пожертвовал нам кое-какие деньги. Че говорит, что молодой Каяма не может присоединиться к нам по семейным обстоятельствам.
Да, это похоже на Такео, противоречивого Такео, которого я уже начинала понимать. Как, впрочем, и мотивы организации Че Фуджисавы. Оставалось выяснить, участвует ли наследник иемото в таинственной акции, намеченной на воскресенье.