Папины родители впали в отчаяние, когда он собрался жениться на белой американке, и только младший брат Хироси, тот самый, что впоследствии женился на Норие, встал на его сторону. Дядя Хироси и тетя Норие. Каждое лето маленькая Рей гостила у них в Йокохаме и все глубже и глубже погружалась в жизнь по кандзи, вызывая безмолвный протест семьи, оставшейся в Сан-Франциско. В конце концов я просто перестала появляться в Штатах, не приезжала целых четыре года, разве что однажды, когда пришлось оперировать колено.
Вспомнив об этом, я взглянула на свою коленку, выглядевшую сейчас вполне удовлетворительно под сияющим нейлоном чулка. Прошлым летом меня сбила машина, но все зажило, нога уже не болела и не подводила меня на бесконечных пролетах токийских лестниц, ведущих вверх и вниз. Я только немного задохнулась, выбираясь из метро на Роппонги-стейшн, и то оттого, что торопилась в «Волшебный лес» на встречу с тетей.
Когда японские торговцы называют лавочку на западный манер, чаще всего это звучит нелепо. Но «Волшебный лес» так похож на волшебный лес, что название совсем не режет слух. Все эти огромные псевдогреческие колонны, увитые плющом, и рождественские гирлянды, и таинственно освещенные цветочные ряды. Целый день можно бродить меж ними, переходя от Голландии — фермы с тюльпанами и ветряной мельничкой, к Англии — живописному коттеджу с классическим садом, и дальше — в Тосканию, где лимонные деревца рвутся вверх из терракотовых горшков на веранде и слегка колышется разливанное море белых вьющихся роз.
В школе Каяма заказывали цветы у того же поставщика, но в «Волшебном лесу» они выглядели свежее и пышнее, чем на занятиях икебаной. Я подошла к позеленевшим медным вазам по пятьсот долларов за штуку и вдохнула приторную сладость пятнадцатидолларовых роз. Недешево, да.
Японскую концепцию икебаны — чем меньше, тем лучше — здесь держали подальше от покупательских глаз, да чего там — давно вышвырнули за окно, за дорогое витражное окно, разумеется.
— Рей-сан! Не правда ли, прелестное местечко? — Тетя Норие материализовалась у меня за спиной.
В ее плетеной магазинной корзинке уже красовались яркое фарфоровое кашпо, расписанное в португальском стиле, и пара роскошных ножниц для икебаны с лезвиями из закаленной стали и большими удобными кольцами.
— Да, весьма, — согласилась я, с сомнением разглядывая этикетку с ценником. Десять тысяч иен. Так, прикинем — сто сорок пять иен за доллар, выходит, семьдесят долларов за одни только ножницы? — Вы уверены, тетя, что хотите сделать такой дорогой подарок? Тут полно красивых вещей на распродаже. Взгляните, скажем, на ирисы.
— Ну, зачем же им ирисы? Преподаватели могут взять себе любые цветы из тех, что имеются в школе. Хороший инструмент — другое дело. Помнишь, как Сакура одалживала в классе ножницы? Вот мы и вручим ей новенькую пару. У госпожи Коды дома есть маленький балконный садик, ей пригодится вот этот миленький горшочек.
— Я должна вам пять тысяч за ножницы... а сколько за миленький горшочек? — спросила я, покоряясь ее порыву.
— Ты мне ничего не должна! Но я скажу, что подарки от нас обеих, м-м-м?.. Ведь это я провинилась, а не ты... К тому же у меня карточка постоянного клиента, и эти покупки пойдут на особый счет для получения подарка на сумму в десять тысяч иен.
К тому времени как тетя Норие расплатилась и мы направились к выходу, на улице пошел дождь. Несмотря на погоду, у входа стояли люди, что само по себе привычное зрелище на улицах Роппонги, особенно у музыкальных магазинов, когда выходит новый диск Нами Амуро или что-то в этом роде.
Но эта компания явно хотела что-то сказать городу и миру: несколько десятков джинсовых молодых людей толпились у стеклянных дверей «Волшебного леса», размахивая плакатиками, написанными от руки на японском, английском и даже испанском. Последние я тоже смогла прочитать, хотя мой испанский изрядно ослабел со школьных времен.
«Цветы убивают», — гласил первый плакатик.
«Ваши розы воняют пестицидами», — сообщал второй.
— Это же антицветочники, — сказала я тете, приглядевшись к протестующим. Среди них были японцы, примерно половина, остальные смахивали на латиноамериканцев, у некоторых японские черты лица сочетались с темной оливковой кожей. Так обычно выглядят дети японцев, уехавших в Южную Америку в пятидесятых. Они часто возвращаются на землю предков в поисках подходящей работы. В Японии легче заработать, даже если ты просто официант или мальчик на побегушках.
— На японских плакатах написано: «Бутоны предвещают шторм» и еще всякая ерунда, — перевела для меня тетя Норие. — Пойдем же, нам следует поймать такси, — добавила она и бесстрашно врезалась в толпу, тараном выдвинув хрупкое плечо с висящей на нем школьной сумкой с логотипом Каяма.
— Покупая цветы из Колумбии, вы поддерживаете индустрию убийств! — В тетину руку вцепилась одна из джинсовых девиц. — Мадам, вы ведь не хотите убивать?
— Боюсь, я не знаю, о чем вы. — Тетя Норие одарила ее снисходительной улыбкой, будто дошкольницу, играющую с куклой на эскалаторе.
— Японцы требуют самых свежих и самых прекрасных цветов. Их привозят из Колумбии! А там рангерос поливают их всякой дрянью! Женщин, работающих на плантациях, травят десятью видами пестицидов, их дети рождаются мутантами. Двадцать восемь человек умерло!
Лицо тети Норие побледнело, наверное, она представила себе все эти затейливые букеты, проходящие через ее ловкие руки за неделю занятий.
— Какие именно цветы? — спросила она, заметно запинаясь.
— Розы и гвоздики! Это основной импорт из Колумбии, но есть еще и другие. Присоединяйтесь к нашему бойкоту, и владельцы плантаций вынуждены будут задуматься.
Ага, задумаются они. Если импорт в Японию уменьшится, им придется задуматься о рецепте нового средства. Очередного зелья, способного сохранить в искусственной свежести все эти невостребованные розы и гвоздики. Я открыла рот, чтобы сообщить об этом девице, но ее уже оттеснил кудрявый черноволосый латинос с раскосыми японскими глазами, на спине его джинсовой куртки было вышито: «Народ против цветов-убийц», а спереди просто две буквы — Че.
— Вы с нами или против нас? Вы за людей или за цветы? — прокричал Че прямо тете в лицо.
— Я за любые формы жизни, — нашлась Норие. — Я бы с вами побеседовала, но, к сожалению, тороплюсь. Мне нужно успеть в Каяма Каикан.
— В школу Каяма? Мерзкое заведение! Они расходуют наши цветы охапками! У наших женщин, что ни день — выкидыши и дети-уроды, а дамочки из Каяма любуются своими орхидеями! — Парень приблизил лицо к тетиному почти вплотную, и я заметила, как тетя брезгливо поежилась.
— Семья Каяма — это нацисты цветочного мира! — выступил еще один демонстрант, и маленький Че подпрыгнул от радости.
— Вот именно! Покуда вы, высокородные господа, покупаете цветы у Каяма и этого презренного торговца, вы можете считать себя убийцами вдвойне!
— Но я не покупала цветов, смотрите! — Тетя Норие расстегнула замочек своей школьной сумки и достала коробку в цветастой подарочной бумаге. Не увидев в глазах собеседников особого доверия, она содрала упаковку, вынула из коробки ножницы и подняла их высоко над головой. — Вот!
— Смотрите, у нее оружие! — заорал неугомонный Че. — Камрады, не забывайте — только пассивное сопротивление!
Камрады с готовностью сгрудились возле тети.
— Осторожно! — передавали они по цепочке, мешая английский с испанским. — Вызывайте полицию! Мы признаём только пассивное сопротивление!