Вот она летит вниз с бесконечно длинной лестницы, ушибаясь о каждую ступеньку... Он смотрит на нее сверху, еще не понимая, что натворил. Но яркая безжалостная картина уже запечатлелась на сетчатке его глаз навсегда, на всю его проклятую взрослую жизнь.
Непосильное бремя вины. Такое и взрослого сведет с ума, что уж говорить о ребенке. Ребенке, который вырос и стал проводить дни и ночи, копируя почерк своей матери и посылая идеально выписанные хайку тете Норие, именно тете Норие, потому что думал, что она его видела. И никому не сказала.
Ничего себе версия. Правда, дальше все не слишком-то складывается. Например, посещение лавки господина Исиды. Умелый маскарад? Такео в оранжевом кимоно с желтым исподом?
И еще эта авария. Он что же, сам ее подстроил, рассыпав кнопки по всей улице? Чтобы старый Исида его не узнал? Чтобы замести следы? Чтобы запутать следствие?
Не знаю как следствие, а мысли мои путались. И это еще не все — в глазах у меня стояли слезы. Самые настоящие слезы, заслоняющие белый свет.
Как я могла быть такой дурой и позволить себе влюбиться в Такео? Как там говорила тетя Норие? «Он не годится». Как противно, что она оказалась права.
— Ты что здесь делаешь? — громко спросили у меня над ухом, и я вздрогнула. Лиля Брэйтуэйт — похожая в своих мерцающих блестках на принцессу — стояла в дверях комнаты, разглядывая меня без особого удовольствия.
— Я здесь... Жду, — ответила я, слегка растерявшись. — Мне очень жаль, что днем так неловко получилось.
— А уж мне-то как жаль! — Голос ее зазвенел от гнева. — Когда я впустила тебя в дом, я думала, что ты хочешь продать какое-то антикварное барахло, только и всего. Но нет! Ты хотела разрушить мою жизнь, только и всего! За то, что я не купила твои дурацкие тарелки!
— Тебе не кажется, что ты сама поработала над своей жизнью? — спросила я спокойным голосом. — Ты сама выбрала иемото в любовники, не так ли? Если он тебя заставил силой, то пожалуйся в полицию. Есть закон, защищающий от сексуальных домогательств, я точно знаю...
— Что ты там знаешь? Ты, маленькая специалистка по большой Японии! — оборвала меня Лиля, захлопнув дверь и приближаясь ко мне вплотную. — Что ты знаешь, Рей, шустрая продавщица старой рухляди? Рей, консультант по вопросам семьи и брака! Так вот что я тебе скажу! — Она придвинула свое лицо к моему так близко, что я чувствовала ее дыхание на своей коже. — Масанобу и я — двое взрослых людей, которым не нужны твои советы! Мы хотим заниматься этим, не призывая в свидетели ни собственных детей, ни тем более посторонних наблюдателей!
Я открыла было рот, чтобы ответить ей не менее ядовито, упомянув мистера Брэйтуэйта, который не входил ни в одну из вышеназванных категорий, но удержалась. Она была права. Я открыла дверь в ее дом и вошла без разрешения. Я также открыла дверь в гардеробную в ее спальне. Если это не вторжение в личную жизнь, то что тогда вторжение?
— Я никому не скажу, — произнесла я, сдаваясь. И это была чистая правда. Рассказывать Такео закулисные подробности из жизни его отца я не намеревалась. Семейных переживаний ему и так хватило с лихвой.
— Я тебе не верю. — Голос Лили едва заметно дрогнул.
— Клянусь. — Я смотрела ей прямо в лицо. — При условии, что ты не имеешь никакого отношения к убийству Сакуры Сато.
— Я? Мы... она... — Лиля на минуту потеряла дар речи. — Сакура знала. Она безумно злилась, придиралась ко мне в классе и даже умудрилась намекнуть о своем открытии Масанобу. — Она сделала паузу и продолжала гаснущим голосом: — Он тогда повысил ее в должности. Сделал ее суперграндмастером, в том смысле, что больше нее в школе никто не зарабатывал. Чаще счет, крепче дружба. Масанобу ее и пальцем не тронул — да и зачем, когда можно откупиться.
— Но тебя-то он тронул, — не удержалась я. — Я видела твои царапины!
Лиля растерянно помолчала, потом усмехнулась и сказала:
— Я сама его попросила.
— Ты хочешь сказать... — Тут я запнулась. Эксцентричная и выразительная картинка мелькнула у меня в голове. Чего-чего, а воображения мне всегда хватало.
— Ты не замужем, — снисходительно констатировала Лиля, — и многого себе не представляешь. Поначалу ты хочешь цветов на подушке и золотого дождя. А через пару лет — чтобы тебя выпороли мокрыми розгами. — Я, наверное, покраснела, потому что Лиля фыркнула и добавила: — Похоже, я тебя смутила. Ты ведь еще совсем зеленая. Так вот, можешь зарубить себе на носу: у нас с иемото все кончено. Он меня оставил.
— Он тебя бросил? — Я не сумела скрыть своей радости. Все-таки мне было жаль неведомого мистера Брэйтуэйта — рогоносца с тремя детьми.
— Оставил, — чопорно подчеркнула она. — Он не считает возможным продолжать отношения, которые не являются секретом для публики. Я умоляла его успокоиться и все обсудить. Но он вышел из моего дома, не желая ничего слушать. Я надеялась найти его здесь, но... Похоже, что он просто скрывается от меня. Не пришел даже на свой собственный прием. Совершенно очевидно, что дети не справляются без него, безумно жалкое зрелище!
— А тебя Масанобу пригласил на этот прием?
Лиля метнула на меня оскорбленный взгляд:
— Разумеется, я получила приглашение. Еще вчера. Я просто забыла сказать об этом Масанобу, когда он пришел ко мне... У нас и так было мало времени. Ты понимаешь, о чем я?
— Пытаюсь. Если тебя это утешит, то могу тебя уверить: Масанобу Каяма понятия не имел об этом приеме. И сейчас не имеет, — продолжала я, на ходу понимая, что так все и было на самом деле. — Бедняги Нацуми и Такео узнали о нем пару часов назад, когда появились первые гости. Телефонную службу подрядили отвечать на звонки, чтобы никто из Каяма не узнал ничего раньше времени. Кстати, именно поэтому здесь нет госпожи Коды.
— Но... Тогда... Кто же тогда разослал приглашения? — Глаза Лили смешно округлились.
— Думаю, это сделал некто желающий опозорить дом Каяма в глазах друзей и знакомых.
— Или некто желающий сохранить их доброе имя, — неожиданно сказала Лиля. — Подумай сама: если бы приглашения не разослали, праздник созерцания вишен вообще не состоялся бы. Сто сорок пять лет Каяма приглашали друзей на этот вечер, а в этом году забыли. Выходит, традиция умерла? Тогда умерли и Каяма, потому что для них традиция — это жизнь.
Я все еще размышляла над версией Лили, надо сказать, не лишенной смысла. Сама она покинула меня и легко сбежала по ступенькам, услышав оклик своей подруги Надин, стоявшей у подножия лестницы.
Традиция — это жизнь? При слове «традиция» мне теперь всегда будет мерещиться исписанный замысловатыми иероглифами свиток из рисовой бумаги, висящий в спальне наследника Каяма. Я поймала себя на том, что смотрю на него, не отрываясь. Я знала, что мне следует пойти вниз и поискать Такео, чтобы расспросить его поподробнее. Возможно, он припомнил бы кого-нибудь из студентов или знакомых, кто был особенно озабочен сохранением традиций и соблюдением канонических правил.
Но прежде чем уйти, я хотела сделать копию с бокусэки[26], принадлежащего кисти Рейко Каямы. Даже будь у меня флакон хорошей туши, это заняло бы слишком много времени, так что я просто достала фотокамеру тети Норие из лилового вечернего кошелечка. Хорошо, что я догадалась привязать его к поясу, а то давно бы где-нибудь оставила. Приблизившись к свитку, я вгляделась в искусно выписанные символы. Само собой, они были похожи на те, что подсунули мне под дверь, но какое-то неуловимое различие мучило меня. Я нажала кнопку — вспышка полыхнула, — и в этот момент я поняла, в чем тут дело. Четыре иероглифа кандзи — весна, ветер, красота и женщина — вот что отличало свиток, висящий в спальне Такео, от анонимного хайку на листке простой бумаги.
Пробежав текст глазами в первый раз, я этого не заметила, потому что за последнее время стала лучше понимать кандзи. Тот, кто подсунул мне письмо, был уверен, что я смогу разобрать его только на хирагана, и никак иначе. Значит, это не Такео.