Вопрос «чему?» — традиционный для любой драматургии. У нас, как вы знаете, творчеством занимаются все, и, слава богу, мы народ творческий, — и это, наверное, оправдание вообще России, ее существования на белом свете... Все пишут стихи, каждый второй стихи издает, каждый третий читает, каждый четвертый идет в андеграунд. Вследствие этого разобраться в критериях того, что производится, совершенно невозможно, потому что когда все пишут стихи — это уже не творчество, это болезнь. Драматургией, кажется, занимаются не все, но для того чтобы «печь» мыльные оперы, почти не требуется специальных знаний. Сейчас продюсеры сериалов не любят, когда сценарии пишут сценаристы. А кто их должен писать? Нанимают, как правило, журналистов из провинции. Эти люди приезжают завоевывать Москву, они «ко всему готовы, им ничего не жаль»[1]. И, значит, под диктовку продюсера они пишут то, что мы имеем. И это, в конечном счете, приводит к ощущению нормы. Плохой сериал — это норма. Внутреннее безразличие — это тоже норма.
А новые идеи и творческий импульс — это ненормально и подозрительно.
Когда-то был миф, что советский человек — самый читающий человек в мире. Все это оказалось враньем. По поводу православного народа — вранье наполовину. Мы, в большинстве своем, «крещены, но не просвещены», как говорят некоторые прогрессивные батюшки, и мы можем этой формулировкой воспользоваться.
Тем не менее, существует так называемая теория драматургии. Назовем ее условно традиционной. Чуть-чуть позже я поясню, почему употребляю термин «условная». Теория драматургии наукой не является, в том смысле, что в ней много всякого рода творческих допущений. Но тем не менее это теория.
Теория эта говорит об исследовании причинно-следственной связи. Остальное все — за скобками. Часто молодые люди говорят, что у них нет сюжета для фильма, просят драматурга его придумать. Но дело в том, что все истории этого веселого и падшего мира пылятся под нашими ногами.
Например, вы пришли на встречу со мной. Это называется событием. Какие причины привели к этому следствию? Например, я пришел к вам в воскресенье, когда должен предаваться неге и вдохновению, и нужно понять причину столь опрометчивого решения. Причина, должно быть, в том, что в течение двух месяцев меня уговаривали сюда прийти и я, скрепив гордыню, согласился. Можно написать по этому поводу рассказ: дал слабину, пропилил по вечно загруженной Мясницкой на своем авто, припарковался как попало, пришел и услышал последние реплики из фильма, поставленного по моему сценарию. Мотивация? Может быть, жажда популярности. Или долг. Если просят — приди. Но что из этого выйдет? Это будет понятно по окончании нашего разговора. Можно по этому поводу написать короткий рассказ про то, что вследствие своей лекции я понял, что о драматургии ничего не знаю. Или во время лекции и после нее я закрутил мимолетный роман с какой-нибудь девочкой. Это уже тянет на небольшую повесть.
Вот это, что у нас под ногами, и есть причинно-следственная связь. Традиционная драматургия исключает случайности. Всю традиционную драматургию можно уложить в бессмертную фразу Воланда из известного вам романа «Мастер и Маргарита». В нем Берлиоз говорит Воланду, что «мне все более или менее известно, что со мной произойдет этим вечером, если, конечно, мне на голову не свалится кирпич». А Воланд отвечает: «Просто так кирпич никому на голову не свалится. Это невозможно». Все. Вот это и есть драматургия.
Почему в традиционной драматургии не сваливается просто так кирпич? А потому что в традиционной драматургии есть вина и воздаяние. Вина героя — ее называют трагической виной — и воздаяние за нарушение нормы. По поводу нормы, наверное, можно поспорить.
Вчера раздается звонок, сразу после вашего: «Юрий Николаевич, я такая-то, такая-то». Я говорю: «Очень приятно». «Это «Культурная революция». Мы приглашаем Вас на передачу, которая будет сниматься в ноль часов ноль минут, в ночь с 7 на 8-е. Тема вас очень заинтересует. Это тема об относительности нравственности, что нравственность — понятие относительное. Вас, наверное, это очень заинтересует». Я говорю: «Да, действительно, жутко интересно». «Вот вы знаете, мы уже нашли людей, которые будут говорить, что нравственность понятие не относительное, а вот вы должны сказать, что нравственность — понятие относительное». (В зале смех.) Я говорю: «Знаете, меня это действительно возбуждает. Но вообще-то, в ноль часов ноль минут я стараюсь заснуть, принимая какое-нибудь лекарство, чтобы дурацкие вопросы об относительности нравственности не кружили в моей башке».