— Поскольку нашего любимого барона не стало, то я, как вы знаете, вступил в свои законные права наследника.
Тут я сделал паузу и посмотрел в лица сидящих передо мной: гном был спокоен, Марта плакала, а Герда внимательно смотрела на меня, ловя каждое слово. Внутренне я усмехнулся: чует, видать, что раскулачивание грядёт.
— Так вот, проанализировав всё, я принял следующие решения: во-первых, Марте увеличивается жалованье до половины сестерция в день, мастеру Дарину увеличивается жалованье до двух сестерциев, Герде увеличивается жалованье до половины сестерция.
После этих слов я снова посмотрел на всех. На этот раз ситуация была несколько иной: гном удивлённо жевал бороду, Марта по-прежнему плакала, Герда ей вторила. Но если первая плакала от счастья, то вторая с горя, ведь я уменьшил ей жалованье наполовину против прежнего. Только ведь не будет же она при всех говорить, что у ней было больше? По идее она должна попытаться поговорить со мной наедине, после собрания, именно поэтому я и отправил её в деревню за старостой.
— Да, и последнее. Нас всех ждут большие перемены, так что если кто-то хочет нас покинуть — кроме мастера Дарина, — тот может уйти, — сказал я, выразительно глядя на Герду.
Желающих не нашлось, а глаза гнома просто лучились весельем, он едва сдерживался, чтобы не засмеяться.
— А вы, мастер, надеюсь, будете теперь с удвоенной силой гонять своего подмастерья, оправдывая такое повышение, — закончил я совещание, подмигнув гному.
Гном не выдержал и засмеялся во весь голос, едва не опрокинувшись на стуле. Довольный собой, я пошёл в кабинет барона, чтобы там ждать прихода старосты.
Тот, похоже, либо летел на метле, либо был недалеко от замка, так как не прошло и десяти минут, как он сидел передо мной с потным лицом и тяжёлой одышкой.
Дав ему отдышаться, я начал разговор издалека:
— Как живётся в деревне? Как созревает урожай? Как пополнение в стадах? Много ли невест на выданье?
В общем, нёс всякую чушь, подсмотренную в фильмах о рыцарях и их подданных.
Староста, оказавшись на знакомой почве, быстро разошёлся и стал вываливать на меня тонны информации: дескать, урожая совсем нет, в стадах падёж от неизвестной болезни, девки мрут как мухи, и вообще на деревню недавно упала ядерная бомба. Про бомбу, конечно, про себя добавил я, слушая ту галиматью о положении дел в деревне, что пытался представить мне староста.
— Ну хорошо, — со скучающим видом прервал я его словопоток, — каково общее количество голов больной скотины? Сколько урожая пропало на полях из посеянного? Сколько девок вообще в деревне осталось?
Староста, не видя никакого подвоха, сказал, что больной скотины много, он может сказать, сколько здоровой — всего десять голов коров и двадцать коз и свиней. Пропавшего урожая на полях треть, а девок в деревне после мора едва ли с десяток наберётся.
— Ну что ж, отлично, — сказал я, — тогда радуйся. Сейчас мы пойдём в деревню, и я заберу у тебя весь больной скот сверх тридцати голов, весь пропавший урожай с полей и всех мёртвых девок, если живых будет больше десяти.
Я раньше только в кино видел глубоководных рыб, которых вытаскивали на поверхность, и тут впервые наяву видел такую картину. Староста от моих слов онемел, глаза его вылезли из орбит, а нижняя челюсть упала до груди.
Полюбовавшись на сиё творение языка своего, я сделал вид, что собираюсь в дорогу. Это привело старосту в себя, и он упал мне в ноги, обнимая и пытаясь поцеловать мои давно не чищенные сапоги. Я в видимом недоумении посмотрел на него и спросил:
— Что такое?
Староста, не отрываясь от сапога, запричитал:
— Не погуби, господин, зашибут меня деревенские, коли отдам всё это.
Отодвинув его от себя, я приказал сесть на стул, сказав, что иначе повешу на воротах как вора и обманщика. Угроза подействовала, староста примостился на краешек стула, в любой момент готовый упасть на пол, и стал преданно смотреть на меня.
— Значится, так, — специально помолчал я несколько минут, заставляя старосту потеть и нервничать. — Даю тебе ровно год, чтобы исправиться. Если в будущем году ты станешь говорить мне нечто подобное… — тут я прервался и спросил у него: — У тебя, кстати, сколько детей?
Староста икнул и упал со стула в обморок. Я понял, что переборщил.
Вылив на него полкувшина воды, я сел на своё место. Прошло секунд десять, и староста зашевелился. Очухиваясь, он тряс головой, как собака, и недоумённо оглядывался вокруг. Тут его взгляд упал на спокойного меня, и он всё вспомнил. Первым его действием стала попытка на коленях поползти ко мне, но я молча показал рукой на стул. Староста, умоляюще глядя на меня, снова сел.