- Создавай структуру в своих произведениях. - Сказала она жёстко. - Крепкую, как кости святого. Создавай целостность - убирай всё, что можно убрать. Вырезай лишнее, пока у тебя из души не пойдёт кровь. Добивайся ясности восприятия: никакого заумного экспрессионизма или абстракций. Никаких треугольников Кандинского. Ты меня понял?
Звучало как угроза.
Я кивнул.
Вот почему Ксавье со своей идеальной мандалой - не лучший.
- Удерживай композиционный центр. Выбрасывай все красивости. Рисуй так быстро - как можешь. Ещё быстрее. Подчини главное второстепенному - и убирай второстепенное.
Мария затянулась. Выдохнула ментоловый дым вниз:
- Структура, Олег. Она должна быть во всём. В картинах. В набросках. Внутри тебя: в том, как ты ходишь, говоришь, думаешь. Тогда ты станешь первым.
- Агата сказала, что мы должны в первую очередь вынимать внутреннее содержание...
- Ты меня спросил, как он оценивает - а не кто что говорит.
- Вы у него учились?
Золушка встала. Не глядя, завела руку назад и стряхнула пепел. Дёрнула неопределённо головой: это могло быть и «да» и «нет».
- Давно? - Переспросил я.
- Да, Мастер Седек меня обучал. - Акцент, на который я не обращал внимания, жёстко резанул слух.
- Откуда вы родом? Как вы попали к Мастеру?
Я сделал шаг к ней - и это была ошибка. Мария выдернула из мундштука сигарету и швырнула вниз - так, словно это меня хотела сбросить с крыши.
- Никогда больше не подходи ко мне. Никогда не заговаривай со мной. Ты нарушаешь правила.
Чьи правила? Созданные для меня - или для неё?
Но она уже шла прочь, легко прихрамывая.
У двери на лестницу, ведущую с крыши, стоял Фишер.
Они с Марией столкнулись будто упрямые подростки: плечами и бёдрами. Оба - высокие. Но Фишер тощий, неподвижно-опасный. Ветер разметал его пепельные волосы недобрым флагом.
Обмен словами - точно не извинениями. Фишер схватил Дейке за локоть. Мария сбила руку и отшагнула. Я побежал к ним, но женщина ускользнула, её каблуки неровно стучали по лестнице.
- Я доложу Мастеру, что ты носишься в запрещённой зоне. - Фишер схватил он меня за рукав и потянул выходу. Словно мальчишку, пойманного за курением в школьном туалете.
Не очень далеко от истины. Сигарета выпала, Фишер не обратил на неё внимания.
- Почему запрещённая? Здесь открыто, и...
- Умолкни. И шагай.
Если он не врёт - зачем ему врать? - то меня могут выгнать. Почему Мария не сказала, что мне нельзя сюда? Специально?
Фишер отпустил меня на лестнице.
- На урок. Живо.
И развернулся, возвращаясь на крышу.
«Рыбак, одетый в сеть...» - Никакой сети на Фишере я не заметил. Почему Константин его в стихотворение включил?
Впрочем, Фишер больше похож а острозубую нутрию, чем на рыбака.
Если я не знаю правил, если они постоянно их меняют, как же я могу стать лучшим?
Я побежал вниз - догнать Марию Дейке и всё-таки спросить, не она ли Золушка, но лестница уже опустела.
3.3. Вход в Лабиринт
- Вы должны копать до грунта. - Агата расхаживала между нами, заглядывая в лица.
Фредерика медленно кружилась на месте, её руки взлетали, вплетаясь в общий рисунок танца, и падали.
Константин раскачивался в углу, зажав ладонями уши и ритмично бормоча. Ему мешал шум, который извлекала из синтезатора Индия.
У меня от асинхронных аккордов ломило зубы. Одни и те же. Одни и те же, одни и те же. Индия искала гармонию за нагромождением резких больных звуков, её можно было предчувствовать - но, самое раздражающее - не удавалось поймать.
Ксавье рисовал, сложившись над большим листом. Время от времени поднимал голову и буравил меня взглядом, как будто пытался снять кожу. Агата разрешила ему писать мой портрет, а я не смог сказать, что не хочу этого. Каждый его взгляд отвлекал от скетчбука, сбивал сосредоточенность.
- Продолжай, пожалуйста. - Подошла ко мне в очередной раз Агата. - Не останавливайся, не останавливайся.
На границе зрения плавали чёрные пятна, предвещая приступ слепоты. Моим глазам и рукам нужен воздух, а телу - кислород. Тут душно, мы уже много часов в комнате-аквариуме. Или дней? Я потерял ощущение времени. Я пять раз затачивал карандаш ножом, и он стал в два раза короче.
Ничто не мешает отложить линер, сказать, что с меня хватит, встать и уйти. Конечно, в этом случае я проиграю конкурс. Мелочь по сравнению с возможностью отдохнуть.... И совсем не мелочь по сравнению с тем, что что-то происходило. Что-то менялось внутри меня с каждой секундой. Мои рисунки изменялись.
Я должен научиться этому.
В начале урока Агата произнесла лекцию: о том, что большинство людей останавливаются слишком рано. Что если бы они продолжили ещё десяток минут - ещё час - ещё день - перешли через холодную белую пустыню, когда, как кажется, нет ни одного слова и ни одного звука, они бы добыли сокровище. Сокровище, которое не достать иными способами. Клад - он всегда зарыт. И поэтому мы должны «копать до грунта».
Мне никогда не приходила в голову мысль идти дальше. Если тема, которую я разрабатывал, исчерпывала себя - я был доволен завершением и брал новую. Золушка не считается.
Агата заставляла, давила авторитетом взрослого и старшего, (она орала на меня! Два раза.) и мой скетчбук заполняли непривычные фигуры и формы.
Я рисовал окружающие предметы: музыкальные инструменты, шар для гимнастики, стопку книг. Они расслаивались на геометрические примитивы, чтобы собраться другими. Я повторял один и тот же предмет двадцать-тридцать-сорок раз, а когда чувствовал, что передал суть - повторял ещё. Вещи этим очищались. В них что-то менялось. Или во мне менялось. Я не знаю. Казалось, достаточно поставить точку - и в этой точке уже будет всё, что я хочу сказать.
Я пытался передать образ предмета минимумом штрихов - за счёт скорости. Никаких исправлений, только целостность. Это более чем работа глаза. Это работа души.
Но глаза болели. Чёрные линии пылали для меня огненным оранжевым и синим. Тьма подкрадывалась из-за спины, кисти рук ломило от напряжения. Я менял руки, часто моргал и закрывал глаза, когда Агата отворачивалась.
Мне давно нужен отдых. Нам всем.
Грохот - колени Фред подкосились, и она упала на пол. Подтянула ноги, и продолжила танцевать сидя. Двигая руками и плечами, и торсом, и головой. Я могу превратить рисунок её танца в орнамент. Длинный, повторяющийся, исходящий из её талии и опоясывающий весь класс меандр. Могу передать этим её суть, зафиксировать всю Фредерику в пространстве листа.
- Достаточно. - Скомандовала Агата, когда я провёл первую витую линию. - Отложите инструменты.
Карандаш из моих пальцев выкатился, и я даже не пытался его удержать.
- Теперь вам предстоит небольшая экскурсия. - К моему ужасу сказала Агата. - Поднимайтесь. Вставай, Фредерика.
Я хотел помочь девушке, но меня опередил Константин - и это его, а не меня, Фред раздражённо оттолкнула. Её верхняя губа и лоб блестели от мелкого бисера пота, белая блузка была мокрой на спине и под руками.
- Экскурсию проведу я. - Я вздрогнул от голоса Фишера. Он стоял у стены в дальней части класса, высокий и острозубый, в неприглядном коричневом костюме. Впрочем, может, и не коричневом - цвета плыли. Я не видел, как он входил, вообще не замечал его все эти часы.
Фишер широкими шагами направился к двери. Не оборачиваясь:
- Никого не жду. Торопитесь.
Я засидел ноги до состояния, когда даже мурашек не чувствуешь. Встал с трудом.
Всё это время я ждал, что Агата меня выгонит за то, что я был на крыше. Или хотя бы прочтёт очередную лекцию о концентрации и прогулках. Но Фишер, похоже, ей не сказал.
Небо за окнами коридора было ночным, но свет не включили. Мы шли по тёмному этажу молчаливой шаркающей процессией, растянувшись за Фишером в длинную неповоротливую цепочку. Фредерика - последней. Я притормозил, чтобы не потерять её. Оранжевые кружащиеся пятна усталости освещали полумрак. Хоть какая-то от зрительных иллюзий польза.