- Наши таланты уникальны. Но... другие. - Как будто ему нужна помощь: - Ты вообще не понимаешь о чём я?
Вообще не понимаю. Пусть так и останется. Чем меньше я знаю - тем больше вероятность, что меня отсюда выпустят.
- Послушайте, - я встал. - Я пойду.
Саградов молчал.
- Я пойду. - Повторил я. Сердце зачастило, мешая думать. - Не могу я тут оставаться. Я не понимаю, чего вы хотите. Что вы все от меня хотите. Спасибо за сэндвичи, и... всё остальное. Я пойду. Не буду вам досаждать. Спасибо.
- Сядь.
Я попятился.
- Сядь, я сказал.
Я отступил ещё.
Саградов поднялся.
4.2. Один буйный сын.
Пол вдруг дёрнулся так, что я упал.
Весь дом тряхнуло, как от воздушного удара, только без звука.
Саградов подхватил меня под локоть, подняв рывком с пола, и выскочил в коридор.
- На второй этаж! - Толкнул он меня в сторону лестницы. - Гостиная защищена. Живо!
Деревянные панели коридора с сухим перестуком сложились, открыв чёрный лаз. Клара Девидофф выступила из проёма. На щеке женщины набухала кровью широкая царапина. Она где-то потеряла часть рукава и акцент:
- Ты нужен. - Саградову. Мне достался короткий недовольный взгляд.
От доктора дохнуло таким чёрным запахом гари, что я закашлялся. Она развернулась, и скрылась в проёме.
- Наверх. - Повторил Саградов, и нырнул следом за доктором. Ширма со щелчком схлопнулась, а пол завибрировал как от работающего рядом лифта.
Дом вздрогнул ещё раз.
Это Экосфера? Отец? За мной?
Я побежал, куда велено. По коридору, затем - два пролёта по лестнице вверх... снизу донёсся отголосок протяжного крика, и я споткнулся.
Второй этаж, как и первый: длинный коридор с рядом дверей, распахнутых дрожью дома. В настенных кашпо тяжёлыми маятниками раскачивался плющ.
На языке цветов плющ означает зависимость. По-моему, стремление вверх, даже если у тебя нет хребта - самая самостоятельная вещь на свете.
Почему я побежал, куда велел Саградов? Почему я слушаюсь старших? Нет, я знаю, так положено и так правильно, но... зачем?
Я схватился пальцами за настенные панели, и не выпускал, пока тряска не успокоилась. Затем развернулся, и, перескакивая ступеньки, рванул обратно.
Найду выход и убегу. Или, хотя бы, узнаю где я, и что здесь творится.
Деревянная лестница спускалась в подвал. Вниз, вниз и вниз, единым пролётом.
Здесь было холодно до мурашек, вгрызающихся в кости. На стенах и поручне лестницы выступал конденсат. Я старался ничего не трогать.
Крик повторился. Крик гнева, а не боли. У меня от него позвоночник болел.
Чем ниже я спускался тем, вопреки всякой логике, сильнее сотрясалось здание. Дрожь проникала в позвоночник через босые стопы, через сам воздух. Если я что-то помню из городского строительства, такая тряска опаснее, чем одиночные толчки.
Дом сейчас обрушится, и я окажусь заваленным. Умру тут. Раздавленный камнями и землёй. Меня никто никогда не найдёт. Но прежде, чем умру, прижатый стенами, с перебитыми ногами и спиной, я сойду с ума, царапая сорванными ногтями бетонный пол и мечтая выпустить крик, застрявший в моём воспалённом горле. В глухой темноте, от которой вылазят глаза.
Всё это есть. Всё это - было.
Я под бетонными обломками, зажатый со всех сторон. Умирающий. Кричащий безмолвно, обезумевший от ужаса. Всё это было, я помню ясно и чётко. Но ещё помню, что вспоминал уже много раз, и забывал - как сон.
Потом, в этой удушающей тьме, с запахом пыли и крови, появляются красные скачущие огоньки и люди-волки в комбинезонах, привязанные к огонькам алыми нитями. Согнувшиеся к прикладу оружия, словно волки, вздыбившие холки. Я теряю сознание от ужаса, когда они меня находят. Мои ноги и спина ещё целы. Мои руки уже изранены попытками выбраться. Мой ум - в темноте.
Тогда меня спасли волки.
Когда?
Когда, когда, когда...?
Я развернулся и побежал обратно. Наверх, к тёплому воздуху, к жёлтому электрическому свету. Делая самое глупое - спасаясь бегством от клаустрофобии. От ощущения, что сейчас потолочная плита рухнет и размажет мне макушку. Как будто я - божья коровка, попавшая под ботинок.
Я нигде не сворачивался, но вместо коридора с витражами и декоративными растениями, лестница привела меня в узкий и тёмный коридор.
Я остановился. Прижался лбом к холодной стене - заталкивая ужас назад в сердце. Медленно и рвано вдыхал и выдыхал. Глаза привыкли: тут было темно, но не непроглядно. Это... успокаивало.
Под аккомпанемент гулко бьющегося сердца я пошёл вперёд. Куда-то же он меня выведет, да? Коридор извивался червём, но не ветвился. «Не потеряюсь», - повторял я, поворачивая. В лабиринте можно потеряться, но это же не лабиринт.
После двенадцатого поворота от каменных стен отразилось серое мерцание. Его источник был впереди, за изгибом номер тринадцать. Горько-кислый запах, на который я прежде не обращал внимания, усилился.
Я выглянул из-за поворота.
Коридор-кишка переходил в широкий вытянутый «желудок», освещённый яркими дневными лампами.
В трёх метрах, боком ко мне, замер высокий парень в смирительной рубашке. Его светлые волосы свисали сосульками, прикрывая тонкую шею и занавешивая лицо. Рукава фиксировали руки за спиной. Пижамные штаны в мелкую розовую клетку потемнели на уровне паха, на шее болталась связка разноцветных бус. Он дёргался как в припадке - бусины трещали, ударяясь друг о друга деревянными краями, пол и стены дома вздрагивали в ответ.
Парень закричал: гнев и боль, и отчаянье. Короткий вдох - и ещё один крик, складывая вопли в звукоряд. Похоже на слова, но от попытки их понять, моя голова едва не лопнула.
Блондин орал, дёргался - и смотрел, как к нему медленно, словно к перепуганному опасному животному, подбирается Саградов. Дмитрий говорил что-то, успокаивающе гладил руками воздух, но за воплями парня я не слышал ни слова.
Саградов с ним справится. Если не успокоит - то скрутит. Он здоровенный, а парень хоть и высок - но связан и очень худ...
Саградов вдруг замер. Его локти упали, как если бы на него набросили лассо и затянули. А затем дёрнули верёвку вперёд, к парню, и Саградов рывком подошёл к нему. Дмитрий застыл, на его висках и шее вздулись вены, а лицо налилось краснотой. Рот распахнулся и перекосился.
Прошёл долгий миг, прежде, чем картинка сложилась.
Нечто невидимое душило Саградова. Шея мужчины напрягалась, он пытался силой мышц удержать стискивающие гортань прозрачные руки. И не мог. Ни вдохнуть, ни освободиться.
Саградов тянул пальцы опущенных обездвиженных рук в сторону парня. Неловко, как марионетка, шагнул ещё ближе к нему. Колено мужчины подкосилось, и он, задыхаясь, завалился на стену. Связанный парень смотрел на него, наклонив голову и вопя.
У Саградова, наверное, инфаркт. Или инсульт. Вот что. Конечно, это, а не будто его душит невидимка. Нужно убрать от него блондина.
Я шагнул вперёд и толкнул парня в спину
Вкладывая всю силу, весь свой вес. Блондин не сдвинулся ни на миллиметр - словно я толкал каменную статую.
- Не трогай! - Девидофф, из противоположного конца коридора-желудка.
Парень в рубашке медленно повернул ко мне голову. Я хотел обойти его - но прирос к полу. Ноги не двигались. Руки не двигались. Я дышал, проклиная испуг-паралич. Глядя распахнутыми до боли глазами как он разворачивается.
У него оказался длинный острый нос, продолговатое лицо с выступающими скулами и бескровным тонким ртом. Блондин поднял верхнюю губу, оскаливаясь как пёс, готовый укусить. Мелкие зубы парня пачкала кровь. Его глаза светились болотно-зелёными, как у Саградова, но были пусты, как опорожненная бутылка.
Я знаю такой взгляд. Я сам так смотрю. Сквозь, мимо реальности. В глухое ничто.
Он меня даже не видит!
Он хочет меня убить, но он меня даже не видит.
Руки и ноги не слушались. Тело - как коробка, в которой я заперт.