- Вероятности событий. Это очень интересно, ты же знаешь. Последствия расходятся волнами от невидимого триггера. Изучая их распределение можно понять в какой точке мира, какой формой ляжет очередная волна. Глобальные законы распределения, конечно, сохраняются, но локальный уровень вариабилен.
- Ты хочешь выиграть у Дома развлечений? - Сказал я, не подумав, а затем почему-то рассмеявшись.
Каладиан отвёл взгляд. Угадал я, что ли?
- В последние две недели я фильтровал нарушения дорожного движения, падения прохожих, и подобную мелочь.
- Зачем?
- Искал тебя. С помощью способности ты выбираешь самый удачный маршрут на работу - но поскольку «самый удачный» отличается от «самого вероятного», следствием становится нарушение вероятностного распределения других событий. К примеру, ты выбрал, где пустой перекрёсток и, несмотря на красный свет - перешёл успешно. Водитель, который тебя видел, чуть притормозил. Всё это вызывает волну.
- Так я - триггер? - Я не перестал жевать. Не уставился на Каладиана во все глаза. Вообще сделал вид, что не заметил, какую чушь он несёт. На какую «работу» я, по его мнению, хожу? Когда это я нарушал правила дорожного движения? У меня от мысли на «стоп» пойти ноги немеют. И ничего я не выбираю.
- Да. Конечно. Как мы все.
- Значит, ты можешь любо так найти?
- Не совсем. Есть множество естественных причин. Из астрономических событий сочетание определённых планетных циклов также работает как триггер. Помехи от Левиафана вносят значительные колебания, и учёт их... скажем, непрост.
Мне все ещё было легко и хорошо, но рис вдруг стал горек и чёрен. Это гормоны. Адреналин, норадреналин, другие перепуганные гормоны. Искажают вкус, путают ощущения.
- Можно мне ещё немного? - Кивнул я на бутылку. Крест-накрест отложил палочки, показывая, что с едой закончил.
Игорь подлил коньяк, и я вновь всё выпил.
Странно, что он откровенничает и считает меня «своим». Хотя, судя по тому, что один «свой» его бьёт в живот, а другая «своя» смотрела как на червяка, ему остаётся только с компьютером разговаривать.
- Показать остальные инструменты? - Предложил он. - Тебе тоже понадобятся некоторые.
- Да. Но если тут рабочая серверная - не говори. Я боюсь этих штук.
Игорь рассмеялся лёгким высоким смехом. Встал и достал из ящика стола широкий золотой браслет.
- Попробуй. - Обернул он украшение вокруг моего запястья поверх бинтов, заправляя каждое второе звено внутрь предыдущего. Браслет укоротился и обхватил руку так туго, что под ним забился пульс.
Жёлтый металл полоски украшали тёмно-красные камни, орнамент казался неуловим знакомым, от тепла моего тела он неприятно разогревался. Между двух камней, по золоту - извилистая, явно намеренная царапина. Стрелка... или узкая рыбка? Рыбка-угорь. Захотелось сорвать эту штуку.
Но если начну вопить «сними это с меня немедленно!», что Каладиан подумает? Хотелось выглядеть в его глазах лучше, чем я есть. Смелее и сильнее.
Он похож на того отцовского секретаря, который однажды устроил мне экскурсию по главному офису Экосферы. Отец узнал - и больше я его не видел.
- Что это? - Потрогал я украшение.
- Усилитель. Он считывает нужные ритмы твоего мозга и синхронизирует работу отдельных участков за счёт магнитного резонанса. Усилитель отрегулирован под меня, пусть настроится.
Объяснение показалось знакомым:
- Это вроде джаута на одного?
- Не читал о такой вещи. Что это?
- Тоже синхронизирует, но нескольких человек вместе. Его применяют в Эко для поиска Рыбьих планет.
Каладиан легко рассмеялся:
- Ты что-то путаешь, это даже теоретически невозможно.
Больно ты знаешь, зеленоглазый.
- Попробуй сейчас применить способности, ты почувствуешь. - Предложил Каладиан.
Я буду лучше с этой штукой рисовать?
- Можно мне бумагу и карандаш?
Браслет, без сомнения, усиливал. Мою растерянность. Я положил лист на папку, которую дал Каладиан, а папку - на поднятые колени. Сидел, смотрел на белый лист и ждал вдохновения.
Комната плавно и нежно покачивалась. Хотелось отвернуться, прислониться плечом к спинке дивана, прикрыть глаза - и позволить мягкому кружению себя убаюкать.
Это коньяк, наверное. Или я просто устал.
- А у тебя с ним получалось?
- Да, но... на меня усилитель действует скорее метафорически.
Я набросал профиль Каладиана. Рука двигалась широко и неаккуратно, словно вращающаяся комната сопротивлялась, придерживая меня за локоть.
Каладиан стоит в низком гроте. Его одежда разорвана, а волосы вздыблены ветром, он - в центре смерча.
В центре смерти. Вокруг - длинные гибкие лезвия, разрезающие всё на своём пути: воздух, камни, одежду и кожу мужчины. Он смотрит в сторону, на его поднятой руке браслет, а по иссечённому лицу бежит кровь.
Сверху, словно знак конца, обрушился занавес из мяса. Алые волокна, тянущиеся вниз - это мои натянутые мышцы, моя плоть. Упругая, чуть скользкая, обнажённая, беззащитная. Вопящая от боли.
Мясной занавес треснул, раскрываясь. В глаза вогнались спицы, и я оказался по ту сторону, где чистая животная боль вымывает всякое Я.
И ниже - тьма. Глухая жуткая чёрная тьма.
Мои глаза пропитываются тьмой, становятся такими же чёрными и слепыми, и лишь тогда я вижу в ней линии и точки. Неуловимо похожие на отметки на карте Игоря. Тончайшая подвижная паутина объединяет их в спутанный цельный рисунок. Каждая её линия - след одного атома. Но их много, и поток, который вновь вымывает меня из меня, их не повреждает. Структура паутины, линий, связей, колышется. Это законы и причины, лежавшие в основе события. Это последствия и отношения. Это часть грандиозного - но очень простого, самоповторяющегося замысла без смысла. Узора без содержания.
Опалево-белый квадратный глаз ламантина смотрел на меня.
Из этой тьмы, из центра этой паутины. На меня таращился глаз ламантина, слепой и пронизывающий.
Я захлебнулся ужасом.
Толчок оглушил мой ум. Меня вышвыривало «вверх», словно ныряльщика с разрывающимися лёгкими. Вой воды, проходящей насквозь - когда я стал невесом, или слишком тяжёл, или слишком Я, чтобы оставаться в глубине.
Последний образ: серая книга в моих руках. Алые капли падают сверху - мне на руки и на старые страницы.
Какой-то звук. Впервые - звук. Долгий, хрипяще-высокий. Царапающий уши, и, почему-то, горло.
Потому, что это я ору.
Мне нечем дышать, я не могу двигаться. Мои руки пульсируют, мои глаза вот-вот взорвутся.
Увиденное исчезает, растворяется в каждом судорожном вдохе. Я терял образы, как теряют глубокий и важный сон.
- Ламантин. Рыба в паутине. Рыба в паутине! Она слепая!
Я повторял слова-ключи, пытаясь зацепить растворяющиеся образы, сохраняя их во рту, и не зная, что принёс.
Сорвал с руки омерзительно-тёплый браслет и швырнул через всю комнату.
Каладин с радужными стёклами вместо глаз смотрел на меня как на чокнутого.
Бумага, карандаш, перевёрнутые тарелки - всё лежало на полу. Тело казалось маленьким и далёким, не моим словно, в горле - песок. А в правой руке все ещё бился пульс сброшенного браслета.
- Рыба слепая. Она слепая. Совсем слепая. - Пробормотал я ещё раз, чтобы не забыть.
Она смотрит на меня белым опаловым квадратным глазом. Смотрит на меня. В этом нет смысла.
Рыба слепа, но она смотрит на меня, смотрит через меня.
Меня пробрал озноб. Я крепко зажмурился, прижимая пальцы к векам. Чтобы тьма спасла меня, слепота спасла меня от судьбы быть отверстиями, через которые Левиафан заглядывает в мир.
Если кто-то узнает - меня убьют. Нет, меня ослепят.
Минос выкалывал глаза тем, кого бросал в Лабиринт к минотавру. Они шли, с кровоточащими глазницами, туда, где их ждал Астерикс - звёздный человек с головой быка, брат своего убийцы, сын бога.