Я смотрел на Мая так долго, что лёд его взгляда переплавился в недоумение.
- Отпусти меня. - Мрачно сказал я. - Ради всех богов, Май, отпусти меня.
Он отпустил.
Из меня как будто стержень вынули. Я сунул руки в карманы пальто и побрёл прочь. Обернулся у выхода из кельи.
Май стоял на том же месте и изучал ржаво-коричневый отпечаток моих лопаток на стене. Будто я сзади был измазан краской.
Я вернулся к отпечатку, и к Маю. Прижал ладонь к стене. След моей пятерни остался на ней ярко-оранжевым, который постепенно выцвел в рыжину, но не пропал.
Май тоже приложил руку, но от его пальцев следа не было.
- Мы пришли вроде... - Выдохнул тихо я. - Наверное, это здесь.
Я не чувствовал ни давления воды, ни влечения потока. Обычная комната. Ничто мне не пыталось выжечь мозги и глаза. Или сердце. Если не считать учителя рисования.
Май сел на камень в центре зала, следя за мной взгляд.
А меня вдруг захватило: я ходил по келье, ставя на стены то точки пальцами, то запятые, то рисуя отпечатки стоп сложенным кулаком. Забавная штука... Здесь даже уголь или краска не нужны, чтобы здесь рисовать.
- Думаешь, тут нано-материал? - Спросил Май.
- Нет. Какой?
- Настроенный на твою генетику.
Я обернулся от недорисованной птицы:
- Что тебе мои гены покоя не дают? Они такие же, как у тебя! Я весь - такой!
- Ты уверен?
Нас всего лишь иначе воспитывают. Точнее, это их, других, иначе воспитывают.
Я фыркнул. Рассмеялся негромко:
- Только не говори, что в глупости такие веришь. И не шевелись, пожалуйста. Я хочу тебя нарисовать.
Не считая корявых отпечатков, Май будет первым, что останется на этих стенах.
Как это было, когда доисторический человек открыл, что его следы и он - разные, но связанные вещи? Что отпечатки могут жить сами по себе, обретать скрытые смысл и значение, стоит отвернуться.
Восхитительно. Вот как это было. Я рассмеялся, Май спросил, в чём дело. Пришлось рассказать то, что я понял про собственную жизнь следов и теней.
- Ты думал об этом? - Спросил я.
Я рисовал его быстро. Чёткие чёрные линии, обозначающие прямой нос и прямой лоб, сильный подбородок и дугу бровей. Рыже-белый Май получался суровее, чем трёхмерный и цветной, но зато и честнее. Глядя на портрет не обманешься: Май Ракхен как звезда вечерняя холоден и далёк.
- Нет. Но... в этом есть что-то.
- Страшное?
Зря я спросил. Май удивился, выражение лица изменилось, и портрет пришлось заканчивать по памяти.
- Нет, но очень... характерное для тебя. Отстраняться от результатов своего труда, всегда оставлять их незавершёнными - и не желать заканчивать.
- Это неправда, я так не делаю.
- Делаешь. Я за это тебе снижаю отметки.
Не понимаю я о чём он.
- Поясни?
Наверное, то, что он говорит полезно, но я не слушал. Из голоса Мая ушли обида и злость, а появились лёгкость и солнце. Я наслаждался теплом его звучания и думал о своём.
О том, зачем я должен был найти комнату, в которой будет нечто особенное.
О словах Саградова и Каладиана. Они думают, что я могу видеть будущее. Я не могу, конечно. Но... как бы было, если бы мог? Как бы я себя чувствовал?
Я прижался к стене лбом. Представил календарь и завтрашний день на нём, отмеченный кругом. Мёртвая, статичная картинка. Представил Мая рядом с календарём. Список события ближайшего будущего не спешил появляться.
- Олег?
- Да, я слушаю, слушаю...
Левой рукой я нащупал в кармане браслет. Он нагрелся от моего тела, а гладкие камни неприятно скользили под пальцами. Я сунул запястье в кольцо браслета. Металл к коже не прилегал, но руку все равно окутала слабая пульсация.
Правой я продолжил рисовать, на этот раз, изображая не Мая, а его голос: высокое холодное солнце над чёрной равниной, ещё не проросшей травами. Следы животных на подтаявших клочках снега. Зубчатая полоса леса на горизонте. Высота и обнажённость, и свет. Разделение воздуха и земли. Земля и Воздух - вот кто Май. В нем нет тепла, ни единой капли. Не стоит даже надеяться, что у него для меня найдётся сочувствие, или хотя бы уважение.
- Олег, тебе плохо?
От моей головы на коралле оставался тёмный отпечаток. Как будто кровь натекала.
Я прервался, затянув крепко браслет, и опять спрятал левую руку в карман.
- Я плохо спал. Мало спал. - Повторил я. - Очень хочется.
Сердце ускорило ритм. Оно испугалось раньше меня, раньше меня почувствовало, что я сейчас провалюсь, запертый в видениях как в карцере.
- Тебе лучше прилечь. - Сказал Мая, подходя ближе. Всё-таки он беспокоится. Отражённый свет от луж - почти тепло.
Май взял меня за плечи и повёл в сторону от стены, я все ещё видел равнину и солнце потому, что рисовал с закрытыми глазами.
Послушно сел рядом с Маем на седлообразный камень. А затем лёг - плечами на его колени.
Всё это внезапно было так хорошо. Так хорошо, что хотелось плакать. Пульсация браслета захватила руку от пальцев до плеча. Я не совсем в себе. Не совсем адекватен. Я понимал это, но нежность и благодарность к Маю переполняли меня, и от нужды прикоснуться к нему болели руки.
Господи, как же я влип...
Головокружение усилилось. Будущее. Я хочу видеть будущее для Мая. Пусть оно будет хорошим.
- Я немного подремлю. - Сказал я. - Совсем чуть-чуть. Не уходи, пожалуйста. Не бросай меня здесь одного.
Поток, центр которого в моей голове, раскручивался как широкий вихрь. Все дальше от меня, всё больше в меня.
Движение, затем - тепло. Вид сверху: Май снял пальто и укрыл меня, свернувшегося в позу зародыша. Лицо у меня белое, глаза под закрытыми веками двигаются, словно я сплю и вижу сны.
- Что здесь происходит? - Вопль Агаты, приглушённый стенами лабиринта. - Прекратить! Прекратить немедленно!
Музыка Индии, на которую я уже не обращал внимания, оборвалась слабым вдохом, за которым не последовало разрешения трезвучия.
Темнота. Что-то рвалось. Словно мясо, отделяемое от костей и мясо, отделяемое от мяса. Алая гладь перед моим взором. Мясо - это я.
Боль такая, что сознание разрывается и кровоточит. Захлёбывается само в себе, трещит, лопаясь.
Я успеваю пожалеть о том, что наделал. Успеваю испугаться. Понять, как же сильно сглупил, не сказав ему, действуя из страха, а не силы.
Холодная длинная игла паники, пришпиливает меня к темноте, а после неё - к ничто.
Я - ничто.
Раскрытая пасть бесконечности. Серость - на триста шестьдесят градусов на все времена вечности. Пустая замкнутость. Это - ничто. И я - в нём. Поэтому я тоже - ничто.
Здесь есть только ужас. Ужас осознания собственного несуществования.
5. 2. Смерть
Май склонился надо мной, его лицо пылало жёлтым тёплым огнём. Я поднял руку и спугнул сон. Почесал нос, согретый солнечный лучом, который пробился сквозь щель между штор.
Константин, сунув подушку под живот, чёркал в блокноте, лежал на соседней кровати. Ксавье спал лицом к стене, укрывшись с головой полосатым одеялом.
- Правилами это запрещается. - Заметил поэт. Повернулся ко мне, улыбаясь широко, как чеширский кот. - Ладно, я не выдам.
- Что? - Тихо переспросил я. Сел, растирая пальцами веки.
- С девушками гулять. Не парься, Фред рассказала.
Я прикусил язык, чтобы не спросить в порядке ли она. Видимо, в порядке. Зря я беспокоился. Но... что рассказала?
- Почему он спит? - Кивнул я на Ксавье. - Который час сейчас?
- Потому, что рань. - Константин потянулся. - Половина седьмого. Мне не заснуть. Слова, слова в голове. Как пчёлы. Жуть.
- А вчера...
- Вы оба от усталости вырубились в лабиринте. Мастер предупреждал, что такое может случиться.
Как и в прошлое пробуждение, я был без одежды - аккуратно сложенная, она лежала на тумбе. Браслет с запястья пропал.
- Фишер с Марией . - Поймал мой взгляд Константин. - Они и тебя, и Ксавье раздевали. Вы вообще были... как тушки.