Я прекратил, когда больше не мог сделать ни вдоха в его рот, ни удара в его сердце. Руки болели. Горло. Трахея. И я задыхался.
Константин смотрел вверх, на его ресницах блестели капли. Я не мог закрыть ему глаза. Пусть смотрит.
Он хотел отказаться от конкурса, был готов уступить мне место. А я привёл его в Лабиринт. И перешагнул через него, когда он захлёбывался водой.
Я не мог ничего больше сделать. И не делал.
Сидел над телом человека, которого мысленно уже звал другом, и рыдал.
Я виноват в его смерти. Он доверился, он просил не оставлять его одного. Ведь он чувствовал, что его ум уносит - и поэтому он просил остаться с ним. Присмотреть за ним. А я отключился. Всемогущий я.
Его смерть - на моей совести.
Не просто на совести. На моих руках. Я убил его. Для меня это - конец. Конец учёбы у Мастера, шанса убраться из Атхен. Конец статуса. Не потому, что кто-то узнает - нет, поэтому тоже, поэтому тоже - но из-за того, что я сам так чувствую. Я потерял дэ. Я потерял всё, всё что можно. Эгоистичные мысли. Мне стыдно за них - но Константин уже мёртв, и я думал о себе. О том, что я касался мертвеца. Руками, и ртом. И о том, что я не спас его. И о том, что моя кровь - у него на губах.
Я отвернулся. То, что я вытянул из его рта - камень. Сначала показалось, что это проклятый глаз Алика, но он был не лазурный, а обычный. Тёмно-серый, почти чёрный от воды. Наверное, Костя его вдохнул. С какой силой нужно пытаться дышать, чтобы вдохнуть такой большой?
Пытаться дышать, пока я рассматривал своё «творчество». Линия. Одна линия. Что на меня нашло? Что на меня нашло?
Я не мог плакать беззвучно. Я даже не хотел. И почти не боялся, что кто-то услышит.
Все равно меня обнаружат здесь. Рано или поздно. Лучше - поздно.
Неровные, хлюпающие по лужам, приближающиеся шаги. Я боялся посмотреть в сторону звука. Сидел, уткнувшись взглядом в свои руки, и плакал.
Белые резиновые сапоги остановились рядом. Выше сапог - зелёная тёмная юбка и вся Золушка. То есть Мария.
- Я его убил. - Сказал я хрипло.
Она ничего не ответила. Протянула руку и я, схватившись за неё, встал. Мария Дейке обняла меня за плечи.
Она даже не проверила, жив ли Константин. Прищурилась, изучая разрисованную стену. Я хотел спросить, но Золушка приложила палец к моим губам. Развернулась и потянула прочь.
Я шёл, сжимая зубы и хмурясь, чтобы остановить слезы.
На пятикратной развилке Мария замерла и прижала ладони к стене, опираясь на неё так, словно хотела толкнуть.
Мимо нас, из одного коридора в другой, прошли Фишер и Фредерика. Я отступил за Дейке. Фишер монотонно бубнил - как учитель, которого совершенно не интересует тема, Фред шла за ним на порядочном расстоянии. И Фишер и Фред должны были нас заметить... но не заметили.
Мария оттолкнулась руками от стены, и вновь повела меня вглубь лабиринта.
К чёрному входу в особняк мы прошли путём, который я не знал.
Мы зашли в крохотную комнату на первом этаже. Здесь было только узкое непрозрачное окно и три швабры в углу. Мария села на подоконник, переобуваясь в туфли с супинаторами.
- Это несчастный случай. - Отрезала Золушка, вставая. - Тебя в лабиринте не было.
- А где я был? - спросил я через спазмированное горло.
- На уроке. Со мной. В галерее. Тебе ясно?
Страшно это. Страшно и противно.
Я не умею врать. Но я кивнул.
Потому что это она меня сюда пригласила. Поручилась за меня. Атхена, сколько же ещё людей из-за меня пострадает?
Смерть Константина не удастся замять. Я ведь и не хочу этого... Это несправедливо. Для Кости - несправедливо.
Кажется, что ему не всё равно. Кажется, что там, в лабиринте, он жив. Может, спит. Спит, а мы его бросили. Так всегда: сначала не веришь, потом злишься.
Андрей говорил, не нужно пытаться верить. Нужно действовать, а не циклиться на чувствах.
Мои руки порезаны и в крови. Одежда - мокрая и грязная. Я развернул ладони, рассматривая дрожащие пальцы.
Золушка тоже посмотрела на мои руки долгим холодным взглядом.
- Ладно, пойдём. - Мария опять приобняла меня, выводя из каморки. - Пойдём...
- Мои картины - это оружие. - Тихо произнёс я. Мне нужно было это сказать, почувствовать, как звучит. Сделать мысль словами, а слова - звуком.
- Всё настоящее искусство - это оружие.
- Как ты меня нашла?
- По разрыву. В разрыв оно и входит.
- Кто? - Спросил я, шагая рядом с золотоволосой женщиной, которая пытается меня спасти.
- Искусство. Ты пытаешься быть «наполовину» там, и здесь - наполовину, это приводит к разрыву. В разрыв оно и входит. Искусство, которое оружие.
- Я не понимаю.
- Что тут понимать? Всё что убивает - оружие.
Мария привела меня в спальню и ждала за дверью, пока я переодевался. Я старался не смотреть на кровать Кости. Затем забрала мою грязную одежду и унесла.
А потом отвела в галерею и разделась, сев на высокий табурет модели.
Передо мной сидела прекрасная обнажённая женщина - а я не мог ни смотреть на неё, ни рисовать. Но мне пришлось.
5.3 Золушка
- Что он принял? Телос? Инфекция? Вы принимали это вместе? - Кайл Реган поставил на стол локти, а пальцы сложил домиком так, что образовавшийся угол указывал на меня. - Вы были с бедным парнем все утро. Вы видели. Вспоминайте, Олег. Вы внимательный молодой человек, должны помнить.
Кайл Реган изменился с нашей прошлой и единственной встречи. Постарел. Он крупный человек, с длинными руками и широкими перекачанными плечами. Мне нравятся его глаза: зелёные, с золотыми крапинками, в обрамлении пушистых рыжих ресниц. Четыре года назад у него на голове был такой же пушистый рыжий ёжик. Сейчас ёжик бел, как пух одуванчика и сквозь него просвечивает по-старчески пятнистая кожа, а морщин на круглом лице Регана стало намного, намного больше.
С лацкана деджова пропала звезда старшего дознавателя. Я помню её: восьмилучевая блестящая штуковина, с кроваво-красной точкой в центре, мне всё время хотелось потрогать.
Для «интервью» Регану выделили длинную узкую комнату с единственным окном. Заходящее солнце прогрело помещение, как в парнике. Деджову в его глухой чёрной форме из полиэстера жарче всех.
Я прикрыл лицо ладонью от солнечных лучей. Жаль, от духоты так не спрячешься. Пульс в затылке бился болезненно медленно.
Я забыл, какой тяжёлая голова после того, как поплачешь.
Левую руку я держал под столом, вцепившись в тёплый пластик - он казался мягким и живым.
- Ничего я не принимал. Я проснулся. Мы беседовали. Пошли завтракать. Встретили в кафетерии герру Дейке. Герра забрала меня на урок - а Костя сказал, что не спал всю ночь, и пойдёт ляжет.
Реган спрашивал одно и то же уже седьмой раз. И седьмой раз получал один и тот же ответ. В галерее Золушка заставила меня повторять его, пока язык не начал заплетаться.
Всё равно деджов Реган знает, что я вру. Я знаю, что он знает. Он знает, что я знаю, что он знает. - И как он будет вести разговор, зная, что я знаю, что он знает?... Мысли с трудом ворочались, я запутался. Зря прогуливал техники допросов.
А ещё деджов понимал, как мне больно лгать - и пытал меня ложью. Тяжело и гадко врать о человеке, который умер (нет, я ещё не верю), и который был мне важен. Каждое моё слово измазано в вонючей липкой грязи. Поэтому так хотелось прикрыть губы ладонью. Поэтому нужно контролировать руки.
- Деджов, вы задали достаточно вопросов. - Мария, подпиравшая угол этой пропитанной душным солнцем комнаты.
Реган повернулся к ней всем телом, освобождая меня от тяжёлого взгляда:
- В вашем заведении парень скончался от передозировки. Я задам столько вопросов - сколько нужно.
- В нашем заведении вы по приглашению Мастера. Пока он его не отозвал. - Мария чуть наклонилась вперёд, будто готовилась прыгнуть на деджова.
- Константин не принимал наркотиков при мне. - Устало повторил я.