- Я понимаю, - протянул он носовой платок, - как тяжело дается тебе учеба.
Я вытер платком лоб, счищая засохшие чешуйки крови. Кожа саднила, пульс в черепе бился ровно и больно. Фишер придержал шаг, чтобы идти со мной вровень.
Округлые камни дорожки, ведущей к особняку, мерцали как вылизанные океаном кусочки лавы, гранита и слюды, которые бросают в аквариум к рыбкам. На некоторых камнях темнели выбитые знаки - шифр, причуда, или игра.
- Нагрузка очень большая, - продолжал Фишер. - Естественное желание - переключить внимание на внешний мир. Развеяться.
Так теперь попытка бегства называется?
Фишер свернул на тропу, уводящую за левое крыло здания.
- Завтра первый отборочный тур. Вопреки тому, что ты нарушил правила конкурса, и девушку на это подбил, Мастер Седек позволяет тебе еще ненадолго остаться.
- Откуда вы знаете, что он «позволяет»?
- Знаю, Ольгерд. - Мягко улыбнулся высокий мужчина. - Определенно точно знаю. Ты можешь выбыть на общих основаниях, это убережет наши с тобой репутации. Или можешь остаться. Можешь еще выиграть, и получить... что ты хочешь ?
Вопрос, который мне уже задавал Мастер. Ответ не изменился. Только теперь относится и к нему тоже.
- Свободу. - Сказал я.
- Свободу. Но сперва для этого нужно закончить задание, которое ты пропустил, бегая под землей.
Мы обогнули особняк и вышли во внутренний двор. Тропа вела к воротам Лабиринта. Рука Фишера на моем плече потяжелела, придавливая к земле и не позволяя замедлить шаг. Я не хотел туда идти.
- Ты должен завершить роспись своего места. У тебя есть время - до утра, Ольгерд. Иначе, - легкий сожалеющий вздох, - придется признать, что ты не выполняешь программу.
Коралловые стены фосфоресцировали, но для рисования этого света не хватит. Из шкафа, пристроенного у входа в лабиринт, Фишер достал фонарь и узкий пенал.
Мы вошли в первый коридор вместе, и с каждым шагом Фишер казался всё более ненастоящим и серым. Его горло обвивал полупрозрачный шнур, вьющийся за нами как нить Ариадны. Если бы не рука на моем плече, я бы решил, что он призрак.
Я помнил путь в комнату, которую выбрал для себя. Фишер тоже помнил. Мы двигались в желтом пятне света, по жемчужным умирающим коридорам. Ни один из нас не ошибся поворотом и не замедлил шаг.
В мою келью Фишер не зашел. На пороге он отдал мне фонарь и пенал, в котором оказались угли для рисования.
- Тебе нужно еще что-нибудь?
Я сначала качнул головой отрицательно. Затем кивнул:
- Пить. И еда. Калорийная.
- Считай, что ты оставлен без ужина в наказание за нарушение дисциплины.
Я сначала виновато опустил взгляд. Затем разозлился.
- Мне нужно что-нибудь съесть. - Повторил я громче. - Вы ударили меня. Машины работают на пределе на восстановление. Я усну, а потом впаду в кататонию, если...
- Это я ударил тебя?
По коридору прошелестел ветер. Я обхватил себя руками за плечи, скрывая дрожь. Фишер и раньше был жутким, а сейчас, когда он так стоит и спокойно переспрашивает, хочется с воплем бежать прочь.
- Начинай работать.
Фишер ушел, я остался в лабиринте один. Ежась сел на камень в центре кельи. Здесь было теплее. Коралл рос и умирал, поскрипывал и стонал, отвечая болезненному пульсу в моих висках. Почки ныли.
Реган придет за мной. Наверняка он уже сообщил отцу, и скоро, вот уже почти сейчас, здесь будет вся СБ Экосферы. Нужно тянуть время.
Со стены с укором смотрел Май.
- Я не буду рисовать. - Сказал я ему. - Ты что, смеешься?
- С кем ты разговариваешь?
Я подпрыгнул на месте. Фишер застыл на пороге кельи, не переступая четкую границу света от фонаря и тьмы в коридоре, и протягивал через неё сверток и бутылку. Когда я подошел и взял, наши руки соприкоснулись на границе.
Фишер вдруг цапнул меня за запястье - я отпрыгнул. Мужчина усмехнулся, сверкнув острыми зубами. Опустился на корточки, не спуская с меня взгляд.
Я отступил ещё и сел на камень.
В еде и воде могли быть наркотики или вообще яд, но это меньшее зло по сравнению с техническими проблемами. Я выпил нежную солоноватую воду до последней капли. Затем развернул сверток.
На салфетке теплым жиром истекала куриная ножка. Желудок свело так, как будто меня в него ударили. Горло перехватило. Я сморщился от голода и отвращения.
- Вы издеваетесь? - Спросил я.
Еще одна хищная усмешка в ответ. Конечно, издевается.
- Извините. - Я завернул курицу назад. - Я не ем мяса животных.
- Чистенький? - Хмыкнул Фишер. - Чистенький, правильный ариста.
Он вновь был тот, изначальный. И это жутким образом успокаивало.
- Мне нельзя. - Я подошел и протянул ему завернутые в саван салфетки белки, жиры и калории. Фишер не сдвинулся с места.
- А как же кататония? Приврал, слабину почувствовал?
Я качнул головой отрицательно.
И вернулся в центр кельи.
Он прав: если я отключусь, никому лучше не станет. Уж точно не мертвой сваренной птице. И это ведь не то, чтобы запрет... Это просто рекомендация. Очень строгая рекомендация.
Тело требовало еды.
Я вспомнил птицебойню: густой запах крови, высокие птичьи крики, удары молота.
Вина сжала сердце, мешая дышать. Но я развернул бумагу, отщипнул маленький кусочек мяса и положил в рот.
Земля не разверзлась, небо не упало... просто я сам себе стал очень противен. Но я же уже попробовал... я уже виноват. Разве может быть хуже? Не чувствуя вкуса, я проглотил и отщипнул ещё.
Достал нож для карандашей, вытер об одежду и отковырнул плотный кусочек мяса лезвием. Внутри курица была полусырой.
Фишер приклеился взглядом к моим рукам. Горло то и дело перехватывало отвращение. Меня слегка тошнило. Но я должен поесть - и я ел.
- Любишь ножи? - Спросил вдруг Фишер.
- ...что?
- Носишься всё время с ним. Любишь ножи?
- Нет, это...
- Я видел, что ты сделал со старым Усатым. - Фишер расплылся в довольной улыбке человека, поймавшего другого на вранье. - Ты любишь ножи.
Он бросил мне длинный предмет. Тот перевернулся в воздухе, ударил меня по колену и отскочил. Я вытер ладони о брюки и поднял его.
Это был кинжал.
Это было произведение искусства.
По стали длинного тонкого треугольного лезвия вились светлые и темные завитки разводов. Прямую рукоять из белой кости украшала резьба, повторяющая паттерн узоров на стали, и две изысканные «коронки», в которых крепились продолговатые красные и синие камни. Кинжал был теплым - Фишер хранил его на теле.
Я представил, как он стоит на мосту, глядя вниз, в черную, бегущую быстро воду, и её волны повторяют узоры ковки. Руки и одежда Фишера в крови. Он наклоняется вниз, словно пытаясь разглядеть отражение, но отражения нет. Ниже, ниже и ниже. Всё ближе к бурлящей нетерпеливо реке.
Кто-то кладет ему руку на плечо, и Фишер выворачивается, целясь ножом незнакомцу в горло. Чужие пальцы перехватывают кинжал у рукояти, останавливая его.
Я встал и, держась за лезвие, вернул нож Фишеру.
- Ты его запомнил? - Спросил он.
- Да.
- Хорошо.
Мужчина-нутрия поднялся и пошел прочь.
А я вернулся в центр комнаты и похоронил под камнем куриную кость. Мысленно попросив у птицы прощения. И у тех, кого однажды ночью зарезал Фишер.
Могут ли Мастер или Фишер, узнать рисую я тут или нет? Если буду сидеть без дела, а здесь встроены камеры, они поймут, что я жду того, кому звонил.
Логичнее притвориться. Всё равно ведь делать нечего.
Я взял уголь из пенала, перенёс фонарь ближе, и подошёл к стене.
Впервые в жизни мне не хотелось.
Не хотелось портить белизну, не хотелось ничего изображать. Образы не рвались из моего ума, словно свора собак в гоне.
Дворнягу? Птицу? Розу? Медведя?
Я начал с медведя. Когтистые лапы кривые и устойчивые... нет, не получается. Это - не лапа, а корень дерева, вылезший из земли. Это дерево с серпами на концах ветвей, и Фред висит на нём вверх ногами.