- Я могу!
Из Дитера, жёлчного и злого, хлестала чистая, как родник радость. Её хотелось пить. Я чувствовал её кожей, так же как прежде чувствовал ужас, и мои губы сами собой растянулись в улыбку. Будь я ближе, я бы его обнял. Ксавье кашлял, сморкался водой, разбрасывал воду - и светился от счастья.
Все вокруг стало светлее и ярче, как будто я снял солнцезащитные очки.
Мастер прав, Ксавье навевает эмоции. Хотелось смеяться от жажды жизни, радости жизни, от того как миллиард идей дрожали в воздухе - лишь хватай их пальцами. От гордости Дитером. Гордость искрилась, как глоток шампанского, как пена, как подъем на вершину. Она, словно волшебная пыль, серебрила мне руки. Так хотелось рисовать!
Ксавье жив. У него получилось. Всё в порядке.
- Всё в порядке. - Тихо-тихо прошептал я. Я больше не прятался, но ни Седек, ни Ксавье меня не замечали.
- Мои поздравления. - Мастер пожал мокрую руку Ксавье, и вручил стопку полотенец. Он тоже улыбался, и улыбка делала его лицо добрым.
Ксавье набросил одно полотенце на плечи, а вторым принялся вытирать голову. Мастер указал на изображение, транслируемое проектором и раскрашенную стену за ним.
- Чувствуешь теперь, что было не так?
Ксавье кивнул.
- Чувствуешь теперь, где твой страх перекрывал поток?
- Да. - Негромкий ответ.
Ксавье знал ответ. А я не знал. Но не расстраивался. Ужасно хотелось спуститься со стены и сделать колесо.
Мастер выключил проектор. Мерцание осталось, только теперь в противофазе мигал мир, а не изображение.
- Исправь теперь. - Велел Мастер и пошёл прочь.
Ксавье, отряхиваясь, попрыгал на одной ноге к стене.
Восторг переполнял меня. Хотелось рисовать: больше всего на свете. Это ведь смысл моей жизни, именно так я её выражаю. У нас с Ксавье это общее, и надо будет с ним подружиться. Может, мы бы могли нарисовать что-нибудь вместе. Согласен даже на лошадей.
Я подёргивался на месте, нетерпеливо ожидая, пока уйдёт Мастер. Потом побегу в свою келью - нарисую Дитера, оседлавшего синюю лошадь. Но сначала попрошу у Ксавье маркер. Хотя он наверняка не даст. Но именно этим, синим и жирным маркером, так хотелось его нарисовать. Он замечательный.
Мастер куда-то делся. Только что был тут - но уже не в комнате, и не в коридоре. Не возле выхода.
Выход закрывала сплошная коралловая стена и из её пор толчками била вода. Пенная, жутко-бурлящая, она заливала ровным слоем пол и быстро поднималась.
За три секунды вода достигла щиколоток Ксавье. Художник обернулся и попятился. Отступил ещё на несколько шагов, не веря, в то, что происходит.
Я тоже не верил.
Воде неоткуда взяться. Тут нет труб, а если бы и были - то она бы пролилась и на мою сторону.
Ксавье рванул к выходу. Остановился, поняв, что выхода нет. Заозирался, заметил меня. Кажется, сказал что-то, но вода, бурля, уже поднялась ему до бёдер.
Я толкнулся ногами, забрасывая себя выше. Лёг на неровный острый край стены, коралл давил в желудок и бедренные кости.
- Давай! - Я свесил руку вниз.
Сейчас Ксавье вцепиться в меня и перетянет на свою сторону. Он выше и тяжелее. А я не умею плавать.
Он тоже не умеет. Иначе вода бы не вгоняла его в панику.
- Быстрее, шевелись! - Закричал я.
Ксавье застыл в двух метрах от меня. Вода поднялась ему до груди.
Я сжимал вытянутую руку в кулак и разжимал, не доставая до Дитера. Я орал на него, обзывая словами, которых не должен знать. И шептал какую-то ерунду, пытаясь на контрасте вывести его из ступора.
Радужки Ксавье приобрели тёмно-синий цвет краски. Он невидяще смотрел в сторону. А я - в его глаза. Пока коричнево-белая пена не залила их, а затем - и всего его, по макушку.
Прибывая, вода лизнула мои пальцы.
В этом не было смысла, но я продолжал тянуться.
Я не мог поверить. Не мог поверить, что это на самом деле.
И правильно.
Влажный холод поднялся до моего запястья - и пропал.
Не было ни воды, ни пены, ни Ксавье.
В сухом чистом зале, рядом с ванной на коленях стоял Мастер. На крае ванны, свесив верхнюю часть тела через бортик, лежала кукла. У неё были тёмные волосы, светлые костлявые плечи и красные длинные перчатки на руках. С головы манекена капала вода, пропитывая брюки Мастера.
Седек смотал длинную ало-белую ленту, сполоснул её в ванной, отчищая от красного, и сунул в рот. Шевельнул челюстью несколько раз, с усилием пережёвывая и проглатывая. Сдвинув куклу, в ванной сами собой возникли и опали волны.
Мастер взялся за безвольную руку и срезал ещё один лоскут кожи, обнажая алое от запястья до локтя. И, сосредоточенно хмурясь, съел.
Это не кукла. Это Ксавье.
Седек обернулся и встретил мой взгляд. Лента кожи свешивалась на его подбородок как длинный язык. Он затолкал её в рот окровавленными пальцами.
Я должен бежать, бежать, пока есть шанс. Но вместо этого смотрел, замерев. А Седек смотрел на меня.
Горло Мастера конвульсивно дёрнулось, когда он проглотил кожу.
- Стоять! - Гаркнул Мастер.
Руки разжались, носки ботинок выскользнули из расшатанной меловой опоры, и я упал спиной назад, в коридор. Удар вышиб дыхание. Барахтаясь, как коротконогая черепашка, я не успел встать.
Седек выскочил из зала и схватил меня за руку. Я вывернулся, дрыгнул ногами и нечаянно подбил трость, на которую он опирался. Мастер пошатнулся. Я схватил палку снизу и дёрнул на себя, вырвав из его рук. Перекатился, вскочил, и побежал.
Побежал, а Мастер Седек с красным от крови Ксавье ртом, прихрамывая, бежал за мной следом.
Чёрная волна прилива поднялось из недр лабиринта, и неслась за нами. Она была беззвучна, но я её слышал, нечувственна - но давила на мою кожу, незрима - но я видел её затылком.
Седек развернулся и закричал на цунами, выбрасывая вперёд руки. Оно не остановилось. Оно его поглотило. А затем сбило меня, и я покатился по коридору, ударяясь спиной и головой о стены, цепляясь пальцами за коралл и не в силах за него удержаться.
Тяжёлая тьма накрыла с головой.
Последнее, что я видел - блеск рубина в глазу набалдашника-крокодила. Я так и не выпустил трость Мастера из рук.
Глава 8. Убежище
Глава 8. Убежище
8.1 Друг моего друга
Глубоко-глубоко в черепе пульсировала боль. Я успел сесть, прежде чем стошнило.
К счастью, не было никого, кто увидел бы мой позор. Только серые пористые стены тёплой охраной окружали меня. А на них: дерево, как плодами украшенное головами Алика, сотни рыжих бизонов, перепуганным стадом мчащиеся от вставшего на задние лапы медведя, портрет сурового Мая. ...И картина, от которой я спешно отвёл взгляд: Мастер, свежующий Ксавье, и съедающий его кожу.
Что за больная у меня фантазия, надо же придумать такое...
На полу, у моей ноги, лежала трость Седека. Рыжие кровавые следы въелись в крокодилью голову набалдашника.
Меня опять вырвало.
Я отполз от лужи жёлчи, упираясь ладонями в землю, и в запястьях горячей птицей забился пульс. Упал и свернулся вокруг своих рук. Кисти опухли, вены выступили синим рисунком паутины, раны на кончиках пальцев взялись толстой корочкой, но всё ещё обжигающе болели. В глазах рябило, как если бы я прошёл через толпу фотографов, а затем, чтобы хорошенько просушить склеру, стоял перед вентилятором. Зато голове немного полегчало.
Мастер бежал за мной, а потом что-то... нахлынуло. Съело его? Было бы справедливо. Я не помнил, как забился в свою келью лабиринта, но вспомнил как, очнувшись среди ночи, дополз до стены и рисовал. Нужно было вышвырнуть из себя то, что я увидел. Иначе я бы сошёл с ума.
Это из-за ночи рисования глухая пустота в мыслях и чувство, словно мне уменьшили гравитацию.
Пустота - это плохо. Вставай, Олег, и соображай... ну ладно, лежи и соображай. По порядку. Первое... что первое?