Фред отпустила мою руку и прикрыла татуировку.
- Ты убрала тело? - Тихо спросил я.
Девушка кивнула.
- И свою одежду?
Ещё одно резкое движение головы.
- В лабиринт. - Хрипло добавила она. - Там найдут... не сразу. Если вообще.
Я представил, как она заворачивает тяжёлое тело Агаты в портьеру, и тянет его по коридору, по длинным ступеням особняка, по каменным плитам и по проходам лабиринта. Как трёт стол в кабинете Мастера, где Агата её застала за воровством, пытаясь убрать кровь, и как смывает, захлёбываясь плачем, алое со своих рук и волос.
Я же видел, что ничем хорошим её привычка махать кулаками не закончится.
Бедная Фредерика.
Деджовы сами по себе вряд ли будут серьёзно искать Агату - она приезжая, для магистрата ценность её жизни нулевая. Мастер дефензиву не вызовет, не после выброса Рыбы. Он предпочтёт разобраться сам. Фред от него нужно спрятать.
- Хорошо. - Выдохнул я. - Хорошо. Вещи свои захвати. Переобуйся. И... надень сверху что-нибудь. Не расклеивайся, пожалуйста. Один я не смогу.
Я схватил сумку Ксавье:
- Я быстро. - Пообещал я. - Очень быстро!
И я убежал в душ. Потому что стоять рядом с Фред - такой отчаянной и такой виноватой, за которой я не уследил - а ведь её отец просил меня! - стало невозможно.
В руке опять больно дёрнуло воспаление.
Наверняка в книге рекордов был раздел по скоростному принятию душа. Если да, я его побил. С форой, потому что вода лилась ледяная и всё утончающийся струйкой, а единственным светом служила полоска из-под двери.
Вымывшись, я содрал с пальцев корочки и намылил раны, выдерживая секунды пока жгло так, что дыхание перехватило. Осколки кораллов вышли с пеной, кровью и сукровицей, голубоватой от симбиотических роботов.
Сумка Ксавье магнитом притягивала взгляд.
Вещи мертвецов сжигают или закапывают. Это старинный обычай, ещё со времён Падения, когда не умели определить, отчего погиб человек. Разумнее было уничтожить предметы, а иногда - и жилье, чем рисковать подцепить рыбий вирус.
Мясо давно так не делает, но не мы. Это правильно, потому что Рыба может добраться почти через что угодно, а моя страта по определению уязвима. Поэтому мне нельзя прикасаться к мертвецам. И нельзя прикасаться к вещам мертвеца. Это... скверна.
Я расстегнул змейку на сумке.
Одежду Ксавье хранил отсортированной, выглаженной до хруста и завёрнутой в пищевой полиэтилен.
Я вытряхнул из упаковки сменные манжеты и перевязал плёнкой пальцы, защищая, пока ранки не закроются.
Взял в руки его майку, его рубашку... и застыл. Я просто не мог их надеть. Как не может нормальный человек шагнуть с моста. Как не может отрубить себе палец. Запрет внутри меня, он в моих клетках - в буквальном смысле.
Снаружи холодно, я же не могу в зиму - голым. И к Фред выйти голым я тоже не могу.
Я вдохнул глубоко, задержал дыхание, и влез в огромную на меня майку. Застыл, вцепившись пальцами в раковину, чтобы с визгом не содрать с себя ткань. Как будто надеваешь чужую непрожитую судьбу, сброшенную сухую шкурку. Даёшь обещание, которое никогда не сможешь сдержать.
Медленно-медленно, словно капля чернил, растворяющаяся в воде, омерзение выцвело и поблёкло.
Я постоял ещё немного, привыкая. Рассматривая в полумраке зеркала свои прилизанные влажные волосы, осунувшееся лицо - глаза блестели нездорово и кожа вокруг них воспалилась, а губы белели, будто я страдаю анемией.
Я склонился к крану и долго пил. Я не голоден, но надо что-нибудь перехватить, чтобы не свалиться. Что-нибудь без галлюциногенов в начинке.
Затем надел и тщательно застегнул самую дурацкую из рубашек Ксавье - светло-розовую. Как будто если взять нелюбимую, он не обидится. Она висела на мне как на вешалке, рукава пришлось подвернуть. Я отряхнул свои от коралловой крошки и понадеялся, что так сойдёт.
Чего у Ксавье в сумке не было - так это принадлежностей для рисования. Как будто он больше не хотел их касаться. Никогда. В боковом кармане лежала фотография его жены и сорок муниципальных тхен. Я извинился, забрал деньги и затолкал сумку, вместе со своей грязной одеждой, в шкаф под умывальником.
Когда я вышел, Фред сидела на моей кровати, комкая пальцами ткань шаровар. Она накинула свою красную лакированную куртку, застегнув на единственную верхнюю пуговиц, и перебросила накрест через плечо тонкую девчачью сумочку. Я боялся чемоданов.
- Я не поеду домой. - Произнесла она.
- Я знаю. Там нас найдут.
- Он нас найдёт. - Поднялась Фредерика. - Он у нас под кожей.
Я думал, она про Мастера. Но Фред повернулась к окну, за которым изгибался край лабиринта. Её голос стал жутковато-ровным:
- Он у нас под кожей. Как и его хозяин. Он найдёт и вернёт нас. Как всегда возвращал.
Выходя из спальни, я бросил последний взгляд, проверяя, не забыл ли что-нибудь.
Забыл. На крае Костиной кровати белел клочок бумаги, который я заметил, ещё когда пришёл от Саградова, но Агата меня остановила прежде, чем я его взял. На блокнотном листке темнел столбик слов - стихотворение Константина. Я сунул его в карман.
По коридору и по лестнице Фредерика бежала, так, что я не мог за ней угнаться. Но в паркетной прихожей остановилась и обернулась к двери из синего стекла. Той, за которой был зал, где нас приветствовал Мастер.
- Ты слышишь музыку? - Спросила она.
Я отрицательно качнул головой.
Фред поёжилась:
- Здесь всё умерло.
- Ты подождёшь? Я кое-что проверю.
Я толкнул синюю дверь и вошёл в пустой зал. Все картины и статуи, которые Мастер гордо демонстрировал своим гостям, исчезли. Особняк был готов принять следующих недолгих постояльцев.
У стены, там, где её поставил Фишер, заключённая в раму-инсталляцию, бежала моя Золушка.
Седек знал, что я за ней вернусь.
Ножом я вырезал полотно из подрамника, скрутил , спрятал в болтающийся рукав, и вышел из зала.
Я покидал этот дом так же, как приходил. С той же девушкой, той же картиной, в спешке. С дырой неуверенности в груди и разрастающейся опухолью страха.
До ворот оставалось полпути, когда к ним подъехал автобус. Мы побежали - и успели только потому, что водитель ждал.
- Спасибо. - Я схватился за поручень, проворачиваясь на нём от толчка тронувшегося автобуса. Фредерика забралась в самый конец салона, не дожидаясь пока я расплачусь тхенами Ксавье.
Здесь пахло резиной, землёй и бензином. Три усталых женщины сидели в разных углах салона, одна из них обнимала корзину тюльпанов.
Фредерика развернулась всем телом и провожала взглядом удаляющуюся ограду особняка. Я незаметно сунул ей в сумку свёрнутую Золушку.
- Порядок? - Я чуть толкнул Фред плечом.
- Я не поеду домой. Я не могу, ты не понимаешь. Отец ждёт, что я выиграю. Я ему обещала. Он так надеется, что я... чего-то стою. Только не домой.
- Угу. - Там её в первую очередь искать будут. Но... куда-то нам надо деться. В гостинницы нельзя - там спросят документы. К себе домой я с Фредерикой не могу явиться. Андрей бы обязательно помог... но его здесь нет.
- Мы же не должны долго прятаться. - Прошептала Фред. - Всего лишь... я не знаю сколько... неделю? Пока виза Мастера открыта.
Мне в голову не приходило. Но, если Мастер не продлит разрешение, он, и Золушка, и Фишер, уедут как приехали. Достаточно подождать.
- Он, наверное, не планировал оставаться здесь дольше конкурса, да? Значит, полторы недели. Надо где-то пробыть десять дней. Это ведь легко, да?
- Легко.
Я должен сказать, что мы справимся. Что у меня есть мега-классный план, который я обдумываю. Она убила Агату, нас будут разыскивать - а прежде Мастер, или Фишер, или Золушка всегда без проблем меня находили.
- Я не знаю что делать. - Произнёс я тихо.- Нас найдут.
Автобус остановился, дружелюбно открыл зубчатые створки дверей - и в салон вошли двое представителей муниципальной охраны. Чёрная форма из полиэстера на широко развёрнутых плечах, одинаковые коротко стриженные головы, одинаковые рыскающие взгляды.