Выбрать главу

Ясность обострилась почти до боли. «Почти». Меня переполнили спокойствие и тишина. Зверь чавкал и топтался. Удивительно, что может быть так тихо в центре медвежьего ворчания и глотков. Потому что источник этой тишины внутри. Я сам - тих. Ни страха, ни беспокойства, ни вины, ни стыда. Их отсутствие - почти как счастье.

Длинная спокойная секунда на пути в ничто. Брызги, хлещущие из разодранной шеи, зависали надо мной как чёрное конфетти.

Мгновение умиротворения длилось и длилось, растягиваясь как время в окрестностях сингулярности, в которую я падал.

Длилось - и рухнуло.

Топчась по мне, медведь замотал головой из стороны в сторону, словно пытался сбросить петлю. Попятился, оставляя влажные кровавые следы. Его морда, вся его шерсть, вымокли в моей крови.

Невидимый аркан тянул его назад. Он упирался. Когти скрежетали по камням, по корням, по моим костям.

Нечто огромное, стоящее за спиной медведя, оттягивало от меня зверя. Его тень не помещалась в это места, она не помещалась в этот мир.

Я пополз от неё прочь. Я должен быть мёртв, разорван и раздавлен, но я полз, быстро перебирая подгибающимися руками, преследуемый густым сладко-тёмным запахом крови и острым духом старого зверя.

Когда медведь закричал - я дёрнулся. Медведи - они рычат. Они ворчат. Они нападают. Но они не кричат. Вибрирующий высокий вой перешёл в хрип. Стену сотряс удар - зверь, убегая, врезался в неё боком.

В коридоре стало ясно, как будто под потолком подвесили раскачивающиеся лампочки. Свет по пещере двигался полосами, чередуясь с плотными тонкими линиями теней. Кровь из земли, воздуха и со стен исчезла - она вошла в камень, и в ответ на её зов, проступили старые охряные рисунки: буйволы, большие коты, киты, носороги, косули, крокодилы. Я видел их уже. Нет, не видел. Изображал на стенах своей кельи. Медведя нарисовал тоже я. В углу кельи, вставшим на дыбы и глядящим голодно и умно.

Тело болело. Лицо и грудь, и ноги, и вообще всё. Сердце стучало так, словно хотело разлететься на части и выскочить из ушей - туда, где не так страшно, где безопаснее. У меня есть сердце. Работает.

Дёргающейся рукой я провёл сначала по лицу - целому. Затем - по шее и животу. Внутренности были там, где положено - под кожей.

Но моя одежда пропиталась кровью, запахом зверя и мочой.

9.2 Убить Фишера

- Нет, смотреть, как ты сам себя ешь - никакого удовольствия. - Вышагнул из тени пепельноволосый и тощий Фишер. Тёплая улыбка преобразила его, сделав почти красивым.

От щенячьей яркой радости я едва не вскочил ему навстречу: Фишер - человек. Не жук, не спрут, не саблезубый медведь, я не один в этом ужасном месте.

Не один, и Фишер видит меня окровавленного, едва способного двигаться и обмочившегося от ужаса. Стыд накрыл удушающей волной, я спрятал в ладонях потерянное лицо, больше всего на свете желая, чтобы мужчина растаял призраком. Но всё равно вцепился пальцами в его ногу, когда он присел рядом.

- Хочешь воды?

Я собирался сказать «Пожалуйста, да, я буду очень благодарен», но меня заело на «П-п-п». Фишер поднёс к моему рту бутылку, на этикетке которой прибой превращался в лошадей.

- Он ошибается. - Фишер поддержал за донышко, пока я пил. Руки тряслись, всё внутри тряслось, я проливал больше, чем глотал. Вода была неприятно тёплой. - Ты довольно обычен. И слаб, к тому же. Так что особенной пользы Ему от тебя не будет.

Шоколадно-карий взгляд Фишера светился благодушием.

- С-спасибо. Всё. - Отодвинул я его руку. Сел прямее.

Фишер вылил остатки воды на каменный пол и швырнул бутылку в темноту.

- В чём удовольствия? - Вспомнил я за его первую фразу.

- Смотреть, как ты сам себя сожрёшь. - Ласково пояснил мужчина. - Забавно, конечно. Но никакого экстаза.

Опираясь на руки, не отрывая от него взгляд, я медленно отодвинулся. Спина прижалась к холодной щетинящейся корнями стене. Мне некуда отступать. Я хотел встать, но ноги разъехались.

Улыбка ещё блуждала на губах Фишера, но глаза выцвели. В руке, словно из воздуха, появился нож, которым он убил Саградова.

- М-мастер ... я н-нужен ему. Н-нужет живым. - Вспомнил я его же слова.

Мужчина ответил смехом:

- ... как будто он узнает.

Я толкнул непослушное тело в сторону, к крупному корню, выступающему из стены. Схватился за него и потянул себя вверх, вставая на ноги.

Это был не корень.

В стене торчала мумифицированная женская рука с конвульсивно изогнутыми длинными пальцами. Перчатка из марли удерживала её целой, и когда я перенёс вес - рука сухо затрещала.

Я отскочил.

Больше нельзя было смотреть - и не видеть. Как с картиной-загадкой: когда ключ получен, мозг прозревает и теперь это старуха, а не девушка, теперь это никогда не было девушкой. Теперь это предметы, а не рисунок теней. Тела, а не предметы.

Со стен пропали наскальные узоры, светящиеся охрой и золотом. Их место занимали, преображаясь, охотничьи трофеи: кошки, собаки, птицы. Расчленённые маленькие тушки, выделанные шкуры и завёрнутые в полотнища мумии. И люди.

Много людей, и ещё больше человеческих частей. Руки. Ноги. Торсы. Как на бойне. Развешенные куски мяса, с которых позабыли снять дешёвые стальные колечки, рабочие комбинезоны, нейлоновые колготки и туфли. На многих проступали чёрные и синие пятна, вздувшаяся гниль и пушистая белая плесень. Другие украшали полукружья человеческих укусов.

Чуть в стороне, скапывая живой кровью, висела группа из свежих обнажённых тел, связанных как паутиной длинной алой лентой. У каждого не хватало кожи на животе, или на ногах, или на руках.

Падая в видения, я прорывался через занавес из своей плоти. А Фишер создал мембрану из плоти чужой. Болезненная, но очень похожая картина.

Крайним в этом ряду мертвецов висел Алик. Кончик крюка пронзил его шею насквозь и вышел над ключицей, кулаки разведённых и привязанных к тонкой железной балке рук, что-то сжимали. Балку украшали алые бумажные цветы: гибискус и розы. Алик был голым, с его шее чудовищным украшением свисало ожерелье из мужских гениталий, а на предплечье блестел золотой браслет, который я отобрал у Каладиана и потерял в лабиринте.

Я смотрел. Зрелище кусочками мозаики застывало в моей голове. Я не мог его осмыслить, даже не пытался. Я просто смотрел.

Фишер медлил, позволяя оценить выставку.

Затем вдруг схватил за волосы и дёрнул мою голову назад и вверх, занося нож над открытой шеей.

Наслаждаясь моментом своей власти и моей беспомощности. Ужаса в моих глазах и боли.

Он убьёт меня, как убил Алика. Украсит цветами и тиарой из выдранных глаз в своём зале славы. Может быть, снимет с меня что-нибудь, и будет носить в кармане - до следующей жертвы.

- Анатолис Грегори Кристиан. - Прошептал я.

Так передал Алик в записке, а «Г» - это Грегори.

Все ещё улыбаясь, Фишер нахмурился. Он пах сладкой удушающей гнилью, будто сам был старым трупом.

Я ударил его мумифицированной женской рукой. Она оказалась тяжёлой - с железным стержнем внутри.

Я бил в шею, но промахнулся, рука мазнула Фишера по лицу, а длинный алый ноготь впился в край глаза.

Он вскрикнул. Я вывернулся и побежал.

Я бежал, но не отдалялся. Коридоры, стягиваясь в спираль, поворачивали под тупыми углами друг к другу. Каждый следующий виток был уже, свисающие с потолка корни - ниже, а воздух тяжелее. Пространство замкнулось в узел и тянуло меня к Фишеру.

Перед глазами стояли его трофеи и холодное, ненастоящее лицо Алика, так похожее на моё.

Ноги заплетались, боль в груди жгла и распирала, как будто я проглотил кусок пустыни, вместе с песком, разжаренными камнями и сухим солнцем. Оглядываясь, я видел вытянутую, угловатую, неторопливую тень Фишера. Она гнала меня, как глупую слабую мышь. Я спотыкался, хватал ртом густой воздух, и, как мышь, искал укрытие. Впивался взглядом в стены, но не было места, где я мог бы спрятаться.