Я зажмурился, пытаясь сбросить наваждение. Перестать его видеть, перестать его слышать. Это не может быть Алик. Алик мёртв. Мёртв, его препарировала доктор Девидофф, вставив вместо глаз синие камни, а я разбил его череп, испачкав дэ.
Алик пнул меня босой пяткой в бедро.
- Прекрати. - Прошипел он. - Хватит. Помоги мне лучше.
Металлические нити ударили по камню. Я вздрогнул, Алик вздрогнул.
Мёртвые не боятся, что их располосует на части. Ведь так? Наверное, так. Должно быть так.
Задержав дыхание, я трясущимися руками распутал проволоку, которой кисть Алика была примотана к балке. Вторую он освободил сам. Подался вдруг вперёд и закрыл мне глаза ладонью, как будто я могу так перестать видеть.
Прикосновение было... никаким. В смысле - нормальным, тёплым и немного влажным.
Уверенный, что я не подглядываю, Алик сорвал с себя и швырнул под лезвия Каладиана ожерелье из гениталий. Скривился, беззвучно всхлипнув, его лицо избороздили некрасивые мелкие морщины. Проморгался, глядя в сторону, и убрал от меня руки.
- Как его остановить? - Спросил я шёпотом. - Как мне остановить Игоря?
Алик всё предвидел. Он должен знать. Наверное... Парень рядом не казался всезнающим. К счастью, мёртвым тоже не казался. Но... это ведь он меня вёл, расставляя указатели ближе и ближе к месту, где всё разрешится.
Алик сжался, спасая макушку от свистящих сверху лезвий.
- Что есть неделимого? - Потребовал ясновидящий. - Что нельзя расчленить?
Он мог сейчас попросить двузначные числа сложить, и я бы не справился. Я вообще не понимал, чего он хочет. Воздух свистел. Капли Фишера остывали на полу, а задушенный им парень спрашивал о философских вещах.
- Я... я не знаю. Я не... - Я зажмурился.
Алик опять пнул меня в бедро. Я не удержсял на корточках и сел на каменный пол.
- Э...э... атом? - Оттолкнулся я от очевидного. Думать не получалось. - Пространство? Мысль?
- Ты можешь ему под руки подставить атом?
- Н-нет. Нет, я не... Не знаю. Что?
У него ведь есть все разгадки. Все ответы, всё будущее.
- Найди что-нибудь. - Алик пригнулся ещё ниже. - Потому что я немного... не в форме.
Если в основе режущих линий лежит способность Игоря к анализу, значит их может остановить нечто неразбиваемое. Исходно целостное. Но вокруг лишь кусочки мяса (я позже буду воспринимать это как Фишера, много позже, не сейчас, сейчас нельзя), пригибающийся к земле недавно мёртвый Алик, каменная крошка, камень, который вот-вот разломается под ударами, и балка к которой были привязаны руки Алика.
Я наткнулся на серый взгляд ясновидящего. Он ждал.
Он знал ответ, и не говорил мне.
Потому что хотел, чтобы я сам его нашёл. А найдя, изменил себя.
Точка неделима.
Я смотрел в точку, я был точкой, когда Рыба выплеснулась через меня в Лабиринт. Тяжестью точки я проделал дыру в ткани мира, что сдерживала её. И я-точка не имел иных мыслей, иных чувств, иного счастья, кроме бытия.
Линия неделима.
Ритм и безумные стихи Константина пробудили во мне власть над линией, и пока я упивался восторгом, Константин захлёбывался водой. Я не видел этого. Став линией я был целостен и бесконечен.
Я уже дал ответ на вопрос. Я уже сказал «пространство». Но... я не испытывал его.
- Тебе придётся. - Алик смотрел с сочувствием. - Иначе мы оба умрём. Все умрём, точнее.
- Кто - все?
Вой рассекающего вихря стал громче. Под ним проявился ещё один звук: Игорь кричал.
- Ты. Я. Он. - Ясновидящий облизнул губы. - Весь этот грязный город. Старик ошибается, у него ничего не получится. Почти наверняка.
- Не получится что?
Алик подтянул к себе балку.
- Спасти нас, конечно. - Улыбнулся он половиной рта. - Ну как? Ты прекратишь это? Или я?
Я схватил Алика за запястье. Зажмурился.
Я помню чувство линии. Власть над линией. Помню, как её нужно было овеществить, чтобы не лопнуть. Помню пронизывающее, законченное, прекрасное чувство точки.
И помню, к чему это привело. Смерть Кости, выброс Рыбы, и взгляд деджова Регана, запертого в своей черепной коробке.
Кто остановит меня, если я сделаю что-то жуткое и непоправимое? Точно не Алик. И что за ужасы - ужасные ужасы могут произойти, если я стану пространством этого места, его застывающим воздухом и его объёмом? Если стану недостаточно - Каладиан рассечёт меня на миллиард маленьких Олегов.
Я держался за руку Алика, как за якорь.
Я вспоминал. Концентрацию и липкость, единство крохотного пятнышка на стене, просверливающего ткань несовершенного мира. Если точку протянуть, если перешагнуть через бесконечность и протянуть её в бесконечность, опоясать ею мир вокруг себя - от левой руки и до правой, от прошлого, где Вселенная - лишь зерно событий, лишь план, в будущее, где она - свершившийся факт, и потому - ничто... Если протянуть точку бытия она становится линией. Она становится временем, а время - движением, и за ним уже не угнаться.
Вселенная пронизана мировыми лучами, исходящими из Большого Взрыва. Они разноцветные, они мчатся во все стороны из единого истока, никогда не пересекаясь. Создавая своим движением само пространство, раздирая его. По пути сворачивая, подкармливая, расталкивая галактики - так небрежно, как садовник выращивает красивый неприхотливый вьюнок. Звёздные системы образуют тончайший рисунок сети, наброшенный на полотно, растянутое мировыми линиями.
Пульс Алика под моими пальцами ускорялся.
Я вздрогнул, когда он прижался щекой к моей щеке, а затем весь вжался в меня. Камень уже почти не укрывал нас, нити-лезвия захлёстывали, подбираясь ближе и ближе. Игорь Каладиан захлёбывался криком.
Само пространство - побочный продукт линий. Не протянутой как рулон прямой (прямые и параллельные - наивная человеческая иллюзия, их нет и никогда не было), а страдающее раздираемое мириадами разнонаправленных лучей Ничто. Бог, казнённый в миг рождения, разорванный Осирис, жертвенный бык. И оно мстит, мстит, лопаясь чудовищными дырами Чего-то, прорехами в реальности, поглощающими его и умеющими поглощать разноцветные звенящие безжалостные мировые линии.
- Никто из них тебя не поймёт. - Сказал Алик. - Они будут хотеть больше. Они всегда хотят больше. Не зная, что ты выворачиваешь не только себе душу... выворачиваешь Вселенной душу. Держишь её за яйца. И готов их оторвать.
Я никого не держал.
Я хотел вопить.
Вселенная, натянутая на подрамник мировых лучей, развернулась в моей голове. Мчалась, видоизменяясь, деформируясь, эволюционируя. Я не понимал и сотой доли того, что чувствовал, и миллиардной того, что видел.
Натянутая, развёрнутая - убиваемая - она застыла. Не потому, что время остановилось - я был выше времени, во всех временах сразу и нигде.
Прикосновение Алика исчезло.
Я был нигде - но и здесь, в подземной пещере где-то я тоже был. Сомнения, не галлюцинирую ли я, отключившись на ковре в кабинете Саградова, пропали. Удерживая в голове почти Всё, я знал, что это реальное место. С какими-то другими координатами - но реальное, физическое. Смерть здесь будет настоящей последней смертью.
Я сидел зажмурившись за камнем, и, помимо копьеподобных мировых лучей, видел, как Алик встал, перехватил удобнее металлическую трубу и пошёл к Каладиану.
Игорь, стоя по бёдра в озере, застыл вытаращив глаза и раскинув в стороны исцарапанные руки. Его вены вздулись от напряжения, а из приоткрытого рта лилась кровь.
Длинные светящиеся линии, расходящиеся веером от его пальцев, застыли в воздухе, как в янтаре. Они гудели высоковольтно, пытаясь прогрызть путь в пространстве, но это было невозможно. Это просто невозможно, когда пространства нет.
Единственное неделимое - это Ничто.
Я встал из-за камня и развернулся к Игорю и идущему к нему, тщательно избегающему гудящих нитей, Алику.