Я двинулся в сторону лабиринта.
Потом побежал. Устал быстро, и опять перешёл на шаг.
Я всего лишь хочу рисовать. Рисовать, и чтобы оставили в покое. А вместо этого иду по чёрной пустыне, на неизвестной планете, и меценат, обещавший мне славу, съел другого художника, а Золушка, которую я всегда хотел спасти, о которой всегда мечтал, оказалась ещё красивее, но - взрослой, хитрой... и в беде.
Кому я вру, я же знаю что она в беде.
Знаю, что Фишер сказал правду: Мастер её уничтожит. Даже если она не пошла против него. Даже если она всё ещё его верная соратница - Мастер сделает с ней то, что однажды почти сделал.
Съест.
Я опять побежал.
Бег проветривал голову.
Нужно удостовериться, что Золушка в порядке. Или, что её здесь нет. Просто проверю. Не потому, что так требует дэ, не потому даже, что у Марии золотые волосы, нежные руки и дыхание перехватывает, когда я гляжу на неё. Просто потому, что она мне снилась так часто, что я воспринимаю её не как живого человека, а как один из придуманных образов, и люблю её так же. Я не смог оставить у Мастера картину, настоящую Марию я тем более не могу бросить.
Земля была ровной, но к лабиринту я мчался легко, как будто с горки. За его стенами ждала принцесса.
Я бежал, бежал всё быстрее, наполняясь фальшивой наркотической свободой. Когда показалась полоса тонких высоких растений, перейти на шаг было почти больно. Цветки покачивали костяными бутонами на неестественно длинных стеблях, иногда приоткрывая их и ярко сверкая спрятанной сердцевиной.
Поле зёрен преграждало путь к лабиринту.
Преодолевая настойчивость потока, я свернул, но полоса растений не заканчивалась, она лишь расширялась, опоясывая лабиринт. Пространство над ней тянулось, перекатывалось, вертелось, как больной на ложе смерти.
Я сглотнул, поняв, почему ощущение, что вызывали растения так похоже на поток лабиринта. Пространство над полем, словно в кипящем котле, бурлило извивающейся, тянущей и толкающей силой. А лабиринт целенаправленно - но точно так же - влёк меня вперёд, к своему центру.
Лабиринт стоял посреди растений, питался их силой, упорядочивал и направлял её. Поле зёрен не обогнуть.
В небе раскатисто грохнуло.
Жёлтое свечение пришло в движение, потекло, приближаясь, со всех сторон горизонта. Не как дым или тучи, а как пласты несмешивающихся жидкостей. Несогласованными сердцами в них пульсировали бесцветные молнии.
В худшие дни, когда солнечная активность на максимуме, а магнитосферу сотрясают бури, мантия похоже собирается над Атхенами. Бледнее, светлее, но похоже. Застилает небо, застилает солнце, и кажется, что сейчас она накроет город и высосет из него похороненное ядро Рыбы. Но на Земле мантия никогда не покидает своих безопасных высот.
Наэлектризованные газы раскрылись как крылья плаща, обнажая сияющее полотнище плазмы. Величественно вращаясь, мантия опускалась на лабиринт.
Но лабиринт - всё равно самое безопасное место. Может быть, не везде, но келья, где я рисовал - точно. После смерти Ксавье она защитила меня от Рыбы, хлынувшей в коридоры, укрыла от Мастера. Значит, и от мантии может спасти. Ведь сброшенная оболочка - не Рыба, она лишь кожура без разума и почти без инстинктов.
Моя келья должна защитить и сейчас. Обязана. В ней... безопасно. Так я чувствую. (Чувства могут врать, они только это и делают. Разве мне не понравился Мастер в нашу первую встречу?).
Путь к лабиринту преграждало поле зёрен.
Дёргающимися руками я застегнул куртку Андрея и натянул воротник на голову.
В видении корни разрывали Лиану, вырываясь из каждой её веснушки. Раздувая тело и погребая его под шевелящейся голодной массой. Точно так же они съедят изнутри меня, двигаясь под кожей и ища выход - через поры, через рот. Щекотные, острые, высасывающие. И, спасибо наннитам, моё тело и прорастающее зерно будут долго бороться, превратив меня в кровавое поле боя.
Я не мог туда пойти.
Просто не мог, и всё.
Стоял и смотрел, как опускается жёлто-серая наэлектризованная масса облака. Как смертоносные бутоны поворачиваются к нему, дрожа и стуча - будто переговариваясь. Как в воздухе, сами собой, возникают короткие змейки молний.
Меня тошнило от страха и ненависти к себе.
Тонкий разряд выстрелили из-под моей стопы, прорастая в небо шипящим электрическим деревом.
Как дурной конь я сорвался с места. В сторону, и - к лабиринту.
Я бежал зажмурившись, втянув голову под куртку, спрятав кисти в рукава, низко согнувшись.
Залп зёрен ударил в спину сухим дождём. Застучал по прикрытому затылку, по лопаткам и бёдрам. Тысячи крохотных неумелых паучков атаковали и отскакивали от куртки. Если хотя бы один коснётся меня... Ещё быстрее.
Я мчался, и духота забивала лёгкие. Коричнево-красная мясная темнота под веками пульсировала. Стопы скользили и путались в жёстких стеблях.
Я помнил направление на участок лабиринта, похожий на вход. Главное не сбиться, не споткнуться и быть быстрее, пока тонкая растительная смерть не впилась, проникая под кожу и убивая за минуты.
Я бежал, бежал... я уже должен был пробежать поле и влететь в коридор. Если я не ошибся. Если это коридор, а не тень, и не глухой угол. Если я промахнусь - мне конец.
Я чуть замедлился, ожидая, что вот-вот врежусь лицом в коралл.
Стены все не было, и не было.
Врезался. Я выставил согнутые руки и не стукнулся лбом, но зато ударился кистями и локтями. Тяжело дыша, всем телом прижался к кораллу.
Представил, как зёрна-паучки ползут по мне, выискивая, где пробраться под одежду. Отряхнулся, как делают собаки, и, касаясь стены плечом, отступил на несколько шагов в сторону. Ещё раз отряхнулся. Вновь отошёл. Ещё раз, на этот раз - сбивая с себя завёрнутыми в рукава ладонями те зерна, что могли вцепиться в ткань. Прошёл дальше и, наконец, выглянул из-под одежды. Холодной воздух был таким свежим и вкусным... ясным, как небесно-голубые глаза Мая.
Я осторожно снял куртку и отряхнул в сторону. На землю выпало несколько маковых бисеринок.
Но я прошёл поле.
Я расхохотался. Я хитрый и быстрый! Так меня не остановить. Какое-то там поле из растений, ха!
В голове от бега и духоты пульсировала кровь, грудь болела, а я смеялся.
Все ещё растягивая рот в победной улыбке, я шагнул в лабиринт.
Три красные капли брызнули на белоснежную стену.
Острый укус - под левой бровью, проникая в глаз. Короткая боль сменилась долгой и тонкой, как будто под глазным яблоком протягивали нить.
Я застыл, распахнув рот на середине вдоха. Мне показалось. Атхена, пусть это мне показалось.
На ладонь лёг невесомый парашютик, сбросившего оболочку зерна.
Тонко и уверенно, как пальцы хирурга, корни скользнули в мозг. Я закричал - больше от ужаса, опалившего ледяной водой позвоночник, чем от боли. Боль потеряла остроту, но не силу. Разошлась от глаза в центр головы. От центра головы - на затылок и в шею. В спинной центр. Зерно пожирало меня. Я ощущал каждый миллиметр его пути.
Оно выедало моё зрение. Выедало цвет. Я распахнул глаза - а мир бледнел, как сжигаемая графика. Выцвел в чёрно-белый. Налился пепельной серостью, с едва обозначенными контурами. Я смотрел, пока мог.
В глазу и в спине проснулся чужой пульс. Он стучал вразнобой с моим.
Слева мир почернел - поражённый глаз перестал видеть, а в правый цвета вернулись и налились пронизывающей яркостью. Тоненькие раскалённые нити разрастались: от глазницы (и глаз хотелось чесать-чесать-чесать, пока я его не выну) в коробку черепа.
Сколько у меня времени?
Я оттолкнул стену и выпрямился. Посмотрел на свои руки, не веря, не в силах поверить, что это - конец. Я - самодовольный идиот, и это - конец. Вернулся озноб, и я механически застегнул куртку. Уже не имело значения, что на ней могут быть зёрна. Сколько у меня времени?