Минута?
Три?
Семь?
Горечь. Горечь всего, что я не сделал. Всего что не нарисовал.
Я не заслужил. Не заслужил такого. Я ведь... пытался помогать другим. Всегда пытался. И ничего-ничего-ничего не получалось. Вот тебе расплата, Олег. Вот за это тебе - расплата. Ты потерял дэ. Ты потерял жизнь. Потерял все, что мог бы создать и кем стать. Мая, Золушку, брата, Фредерику, Костю. Вот за это ты и умрёшь, в лабиринте, корчась, когда через твое тело прорастут проволочные стебли. Удобрение. Дерьмо. Отец всегда думал, что я лишь на это гожусь.
Сесть здесь, в углу, и разреветься. Оплакать себя, потому что никто не оплачет. У меня есть минута. Или семь. ...или десять?
Зерно вгрызалось в глаз - и я побежал. Побежал, будто можно сбежать от заразившей меня смерти. Я ещё не верил. Не до конца верил. Но я поверю. Знание, что это конец, проникало в меня так же быстро и так же больно.
Лабиринт пах Мастером. Нет, «запах» неправильное слово, но самое близкое. Присутствие Седека пропитало коралл, и я чувствовал его так же ясно, как чувствовал медленный рост и медленную смерть стен, и мантию Левиафана, раскрывающую над лабиринтом воронку рта.
Мастер однажды сдержал Рыбу. Это же почти всемогущество. Может быть он вылечит меня? Как Саградов вылечил Лиану. Конечно, он может, это же всего лишь растение. Потусторонний хищный сорняк, зарывшийся мне в голову.
Но Седек - абсолютное зло... он меня не спасёт, а съест. Как съел Ксавье. И, наверное, Индию. Может быть, уже и Марию. Он меня съест.
Я бежал, поскальзываясь и спотыкаясь на ровном, не в силах вырваться из закольцованной мысли: «съест». Гнал прочь образы тонких белых корней, ворочающихся в живом мясе. Она возвращалась ужасом и приступами боли. Они меня съедают. Меня все съедают. Отец всегда хотел сожрать. Сожрать, переварить, сделать своей маленькой управляемой копией. Сожрать меня, сожрать. Корпорацией, школой, домом.
Мастер хочет того же. В буквальном смысле. Как съел Золушку, которую я любил, оставив золотую оболочку, преданную ему, предающую его, запутавшуюся и запутавшую меня в паутине преданности и предательства.
Зерно меня съедает прямо сейчас. Убивает прямо сейчас.
Может, я неправ, и Мастер выдернет это из меня! Даже если прав, то пусть... нет, это неправильно.
Схватившись за край стены, я затормозил. Голову вело, мысли скакали. Может быть, я стану идиотом, прежде чем растение убьёт меня. Не понимающим, отчего так больно, пускающим слюни и ноющим.
Если Мастер меня съест, то он заразится Зерном. Если он хотя бы будет рядом, когда оно прорвётся - он заразится. Умрёт. Больше никого не искалечит, как Марию. Ничью жизнь не поглотит.
Пусть это будет моя... нет, не жертва... вклад. Пусть это будет мой вклад. Если я не могу принести в мир искусство - то хотя бы смерть.
Я обернулся, оценивая путь, который пробежал - как будто свою короткую дурацкую жизнь.
Меньше, чем казалось. На стенах коридора проступали копии моих картин.
Все, что я рисовал с раннего детства. Многое, о чём забыл. Те наброски, что я порвал, злясь на ошибки. Полотна, что украл Алик, и те, что жили задумками в голове. Я смотрел, и они мерцали, как на выставке.
Всегда хотел, чтобы мои работы висели в галерее. Чтобы на них смотрели. Чтобы я сам на них мог указать и сказать: вот он я.
- Вот он я. - Произнёс я.
Позади светились мамины портреты - от хороших до глупых и неудачных. Стаканы, яблоки, кубы, растяжки цвета. Пейзажи. Нарисованные книжные полки и мячи. Андрей. Андрей, обнимающий Лиану. Золушка, Золушка, Золушка. Звери и цветы из зоосада. Май.
Я отвернулся и побежал дальше.
Мастер ждёт в моей келье. Я знал это, как знал дорогу.
Я бежал по памяти, подгоняемый червячным шевелением в не видящем глазу. И едва не врезался в глухую стену там, где должен был быть поворот.
Развернулся и побежал обратно - до знакомой развилки. Где-то здесь ошибся. Я хорошо помню лабиринт, не мог же он за день разрушить одни стены, а вырастить другие.
Или это иной лабиринт, или законы реальности изменились.
Эту развилку я не знал. Никогда здесь не был, и не представлял куда идти дальше.
Сердце зачастило, чужеродный пульс в голове отозвался ускорившись.
Я заблудился.
- Нет-нет-нет. - Я прижал ладонь к невидящему глазу. - Нет-нет, ещё времени, немного, не сейчас, пожалуйста...
Зерно не понимало. Оно хотело жить. Как и я.
Если забраться на стену, сверху будет видно куда идти. Я запрокинул голову, но стены как будто ещё выросли, а мантия вздымалась и опускалась, словно море в бурю. От этого зрелища накатила дурнота.
Нужно спешить.
Но начну с того, чтобы признать реальность: я заблудился.
Я побежал обратно, «отматывая» маршрут, пока не выскочил в узел, из которого, словно раскрытая ладонь, расходились пять коридоров. Я остановился напротив «большого пальца», вслушиваясь в пронизывающий лабиринт поток, развернулся и выбрал «мизинец». Побежал. Запоминая путь, впечатывая в память мельчайшие детали. Камень на земле - здесь. Рытвина - там. Голову, как раздутый воздушный шар, распирало не только от заражения, но и от перегрузки оперативной памяти. Чтобы снизить её, я группировал камни, выщерблины и неровности, на которые ориентировался, сначала по трое, затем - по пять.
Выбрал ещё один правый коридор. Спустя сорок шагов вышел из «большого пальца», оказавшись в начале петли. Лабиринт - тренажёр ошибок. В боку кололо. Из порезов... всех порезов... шла кровь. Даже из крошечной ранки под бровью, которую проделало зерно, проникая мне под кожу. Тонко тёплой струйкой она скапывала на щёку. Нанниты сражаются, и их не хватает, чтобы закрыть рану.
Может быть, они победят? Удачи вам, маленькие паразиты.
Моё время заканчивалось, но мне все равно надо отдохнуть. Хоть немного. Я стоял, проклиная себя за то, что не двигаюсь.
Мне почудился запах.
Сначала - как воспоминание, а не сам запах. Острый звериный пот, чёрный привкус падали, воняющая старым самцом шерсть.
Медведь преследует меня.
Я побежал в «безымянный палец», но коридор уводил в сторону от давящего на сознание течения, и я вернулся. Там, где я прошёл, остались тёмные капли: на стене, на земле. Медведь идёт по следу моей крови.
Его запах обострился до тошноты.
Я вспомнил рвущие меня когти, как нога лопнула под его весом, свои празднично блестящие внутренности, и зажал ладонью рот, сдерживая крик. Он вернулся за мной. Сейчас я услышу топот позади или вылечу прямо на пещерную тварь.
Я выскочил в другой рукоподобный узел.
Выбрал. Побежал. Выбежал.
Я в петле.
Я действительно в петле? Я запоминал повороты, но в голове путалось. С каждым шагом - больше. Казалось, изгибы лабиринта сглаживаются, коридоры сужаются и разрастаются, пробивают новые ходы. Казалось, что я блуждаю не снаружи - а внутри. Внутри зерна, ставшего растением, по его стеблям и его корням. В его риозе. Пульс в глазу говорил мне, что так и есть.
Зрение начало мерцать. На этот раз - в обоих глазах. И в том, которым я ещё видел, и в том, в котором уже была тьма. Дрожа, она сменялась серостью. Я сейчас ослепну. Ослепну, и умру без глаз. Умру в темноте.
- Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста... - Я вцепился пальцами в голову.
Нет богов, кроме того, что раскрыл надо мной рот. Никто меня не услышит, никто меня никогда не слышит.
В мигании то появляющегося, то пропадающего мира чудилось, что стены сдвигаются, подкрадываются специально медленно - чтобы я не мог заметить наверняка и сомневался, пока не станет поздно.
Воздух как будто загустел, как ни вдыхай. Я расстегнул куртку и рубашку, но это не помогло, оба моих сердца - в груди и в голове - сговорились и душили частящим пульсом. Я упёрся спиной в одну из стен и таращился на другую. Движущуюся на меня. Или не движущуюся? Или мне кажется?
Крохотный треугольный камень у основания стены. Если она сейчас подвинется... подвинется к нему... вот я моргнул... на миллиметр... и ещё на несколько - я увижу по камню.