Я открыл глаза, встречая взгляд Клары Девидофф. Её висок испачкал мазок копоти, но в остальном... кажется, даже макияж свежий. Чёрные распущенные волосы, уверенный каре-алый взгляд, широкое колье из кровавого бисера, плотно охватывает горло, спускаясь на деловой костюм.
- Как ты? - Доктор Девидофф бесцеремонно ощупала моё лицо, шею и запястья. Тронула длинными ногтями птичью накидку. - А это откуда?
Всё болело. Двигаться не хотелось. Из царапин на лице шла кровь, и это было неправильно. Со мной всё неправильно.
- Тошнит сильно. - Пожаловался я.
- Это было бы плохое решение. - Качнула головой женщина.
Я содрогнулся.
Она знает, что я сделал. Они все знают.
Вот о ком они говорят. Вот кого они хотят убить.
Я выпрямился, позволяя себя трогать и рассматривать как новое, неизвестное науке животное. Или Франкенштейна.
- И... как я? - всё-таки спросил я.
- Я была уверенна, что у тебя эпилепсия. - Улыбка приподняла край её алого рта. Как триггер: меня захлестнул острый короткий смех.
Когда я отсмеялся, Клара передала мне бутылку, оплетённую суровой нитью, и с ручкой как у сумки через плечо.
- Фсегда бери с собой воду, кохта идёшь на фойну. - Заметила Клара, что я её рассматриваю. - Пей. Умыфайся. Ты хрясный как чертёнок.
Я засмеялся вновь, хотя это и было больно. На меня по очереди оборачивались Саградов, Каладиан, Золушка.
Я смеялся, пока не увидел Мая. Он лежал лицом вверх, у выхода из кельи. Рядом с сыном Саградова.
Эпилог
Эпилог
Я рисовал в кафе напротив здания иммиграции. На столе немым укором высилась проклятая троица учебников: алгебра, геометрия и логика. Экзамен через четыре дня, а я чувствую себя таким же неготовым, как и в начале года. Таскаю их в рюкзаке, надеясь через закрытые обложки напитаться знанием. Задачки мне уже в кошмарах снятся.
На крыльце службы собралась длинная очередь самых разных людей, и я делал быстрые наброски, дополняя их необычными чертами лица и черепа, когда кто-нибудь забегал в кафе.
В моём чае пять ложек сахара, он по вкусу как сироп и остыл давно, а я всё жду. Я жду в каждом месте по два-три часа. Потом собираю книги и иду в следующее. Уже половина пятого, и снаружи всё сумрачнее, а я обещал Каладиану возвратиться до темноты. Наверное, не сдержу слово.
Я жду брата. Или послание от брата.
Иногда блокнот приходиться откладывать, потому, что мир искрится и мерцает, а у людей пропадают тени. Левым глазом я ещё плохо вижу - доктор Девидофф говорит, что это временно.
Поэтому, когда кто-то подошёл слева, я заметил в последний миг. Дёрнулся, расплываясь в улыбке. Думал, что это всё-таки Андрей рискнул... но оказалось - незнакомая женщина. Лет тридцати пяти, сутулая и невыразительная, в мешковатой куртке, с волосами под чёрным траурным платком и в очках-стрекозах. Может, всё-таки от брата? Шпионка оказалась безынициативная. Она села напротив и молчала.
А потом вдруг сняла очки и улыбнулась мне улыбкой Золушки.
Без косметики, вся какая-то серая и сжатая... я должен был узнать её, но не узнал. Золотые волосы выцвели в тускло-жёлтый и почти полностью спрятаны, взгляд из гречишного сияющего мёда стал обычным карим.
От радости видеть её я задохнулся. Вскочил. Потом сел. Расплылся в улыбке - впрочем, тут же смещая улыбку на левую сторону, чтобы не беспокоить порез.
- Где ты была?! Я тебя... - ждал.
Марии нет никакого смысла искать встречи. Я убил того, кого она любила. Но я всё равно ждал. И она пришла. Радость требовала вилять хвостом и прыгать вокруг неё как щенок.
Золушка достала из мешкообразной сумки квадратную деревянную шкатулку и подвинула ко мне:
- С днём рожденья.
- Откуда ты знаешь?! - Мне вдруг... точнее, опять, захотелось её обнять.
- Я всё о тебе знаю.
- Не всё. - Засмеялся я.
- Ну ладно, многое.
Смеяться - это больно. Я потёр шрам под глазом. Все время руки тянутся. Клара уже сняла швы - но след останется. Сейчас он красный, и видны отпечатки от стежков. Девидофф обещала меня связать и оставить в морге, если буду его трогать. По-моему, она несерьёзно. Хотя кто её знает.
Я подвинул коробку ближе. Ко мне будто привязали десять шариков с гелием, и я вот-вот взлечу под потолок. Прежде чем я открыл, Мария прижала ладонью мои пальцы, удерживая на крышке.
- Как ты? - Поймала Дейке мой взгляд.
Я вдохнул, чтобы ответить. Но слова куда-то... испарились. И смотреть ей в глаза стало вдруг так... тяжело. Я передвинул по столу учебники. Открыл и закрыл альбом. Пощёлкал механическим карандашом.
Пальцы Золушки сжались на моих:
- Олег?
- Да нормально. Вчера забрал из дому летнюю одежду. И книги тоже.
Набегом забрал, пока у отца совещание. Мама плакала, и было больно уходить, оставляя её такой.
Мария молчала, ожидая, что я ещё что-нибудь скажу. Смотрела внимательно. Ей интересно, она не ради вежливости спросила. Я пожал неуютно плечами. Мол, всё полный порядок:
- Каладиан позволил жить у него пока что. Но он опять в запое. Это у него такой дурацкий способ не разрушать всё вокруг. Вот, математика. - Я показал на учебники. - Экзамен скоро.
- Тебя восстановили в школе?
- Ну, нет. Мне разрешили закончить - последний же класс. Я не могу посещать занятия, только экзамены. - Я усмехнулся, вновь глядя Дейке в глаза. - В сопровождении безопасников Экосферы. Это... немного слишком, по-моему. Но мне выдадут сертификат об окончании. Уже круто.
- Почему они так с тобой? - Нахмурилась Золушка.
Я пожал плечами.
- Не совсем из-за меня. Андрей передавал кому-то внутренние сведения Экосферы. По крайней мере, так они думают. А я странно себя вёл в последнее время, и всё такое.
- Тебя подозревают?
Подозревали. Следят за мной. Но я получил, что хотел: комитет этики инициировал разбирательство, влияние отца пошатнулось, и, если правильно держаться, корпорация меня освободит.
- Проверили на полиграфе. Я так перепугался... это на следующий день было... что они решили, что я ничуть не лжец.
Мария рассмеялась, и смех у неё был лёгкий и красивый. Мужчины в кафе повернулись все как один.
Я переполнился гордостью, что это мою руку она держит, что это со мной она за одним столом сидит и со мной разговаривает.
- Как ты после Ракхена...? - спросила Золушка.
Иллюзия развеялась. Я выдернул пальцы из-под её ладони.
- Май так же.
Май в клинике для одержимых Рыбой и сошедших от неё с ума. Я знаю, что виноват не Левиафан, но это не имеет значения. Он не узнаёт никого, и как классический сумасшедший, рисует на стенах. Когда отбирают карандаши - царапает краску ногтями. Когда связывают, кричит и так страшно вращает глазами... я один раз видел. В основном ему позволяют рисовать. Рисует он ерунду. Точки, линии и спирали. Я предложил рисовать вместе, думал, вдруг ему поможет, а он разбил мелки мне о горло.
Но тяжелее всего приходить не к Маю, а к его маме. Я приношу ей продукты, рассказываю как Май в клинике. Каждый раз хочу соврать, что ему лучше.
Это так тяжело, что закрывая дверь их подъезда, я клянусь себе никогда не возвращаться. Все равно потом прихожу.
- Я о тебе спрашивала. Не о нём. - Мягко напомнила Мария.
- Я нормально. - Повторил я. - А ты?
- Я нормально.
Угу. Если она нормально - то почему я её не узнал? Почему она вся такая... тусклая?
Я открыл коробку.
И отбросил её от себя. Прочь, назад Золушке.
- Зачем?! - Вскочил я с кресла. - Это ты так мстишь?! Ты же знала, что всё так...!
- Сядь. - Резко. - Это твоё.
В коробке блестел перстень, который я видел на Мастере, какие-то блокноты, связка медальонов. Старая обожжённая книга. Нож Рассекающий-Кости, которым я вырезал у Мастера глаз.
- Это всё, что Агата вынесла из особняка. - Сказала Мария.
Когда мы уходили, Саградов разрушил и лабиринт, и здание. Земля под ними поехала в сторону и строения медленно провалились в подземные пустоты. По-моему, зря. Дом был красивый и ни в чём не виноватый.