- Это принадлежит тебе. - Золушка подвинула шкатулку. - Потому что ты Мастер.
- Да трижды! Отвали от меня с этим хламом!
- У тебя нет выбора.
- У меня всегда есть выбор! - Глупо себя чувствую. Вскочил, кричу на неё, а она отвечает спокойно, как девушка-Будда.
- Видишь? Ты - Мастер.
Я плюхнулся на место, и чтобы прекратить этот разговор - на нас опять оглядывались, захлопнул шкатулку и смёл в рюкзак. Выброшу, когда она не будет смотреть.
Золушка подождала, пока я застегну змейку - и подвинула по столу ещё одну коробку. На этот раз - картонную и продолговатую.
- Что там? - Прищурился я. Второе напоминание о том, что я сделал? Зачем она меня мучает?
- Это подарок. От меня. Открой, пожалуйста.
Я сдвинул крышку.
Внутри лежали кисточки, бруски чернил: красный и чёрный, пузырёк из тёмного стекла, специальный нож и ступка. Туго свёрнутые листы рисовой бумаги. Я погладил пергамент пальцами, словно он живой. Он живой: я уже видел, что могу написать на нём, как одухотворить.
- Ты же занялся каллиграфией недавно, верно?
Она обо мне всё знает. Я кивнул. Боялся испортить момент и молча гладил коробку, и бумагу, и кисти пальцами.
Что с ней всё-таки случилось? Почему она какая-то... не она.
Наверное, Мария вновь прочла мои мысли.
- Я сейчас живу в гостинице, вместе с Агатой. Улаживаем дела со службой иммиграции. Хочу здесь остаться. Агата уедет.
- Почему? - Тихо спросил я. Зачем ей Атхены? Тогда, в лабиринте, когда Саградов раскрыл землю под телом Мастера, погребая его, Золушка уже произносила это слово - «уладить». Предлагала позаботиться об останках. Хорошо, что Саградов ей не доверяет.
- Здесь особенное место. Здесь Он силён. Я почти уверенна, что это голова. Определённо, нервный узел.
Я сначала не понял, кто такой «Он». Затем догадался, что так она зовёт Рыбу.
- Что, - усмехнулся я. - Не из-за меня?
- Нет. Будь узел в другом месте - ты бы поехал со мной.
Я засмеялся, так странно, что она в этом уверенна. Умолк, поняв что правда. Поехал бы. Я люблю её. Она знает это, знает меня насквозь.
Большее, чем любовь. Я - её Мастер. Что бы она под этим ни понимала. Между нами жива связь, которую она устроила, чтобы сниться мне. Иначе, почему я всё ещё вижу как она бежит от того вепря?
Я достал из рюкзака шкатулку, и вынул кольцо Седека. На нём был выгравирован паук. Примерил сначала на указательный, затем - на большой палец. Даже с большого оно спадало.
Золушка гипнотизировала кольцо взглядом.
- Он спас меня от голода. - Сказала она тихо. - Ты никогда не голодал. Ты не поймёшь.
Угу. И она в благодарность скармливала Мастеру идиотов вроде меня. Конечно, я не пойму.
Они думают, что я стану как Седека. Тогда, в Лабиринте, они все странно молчали, когда я очухался. Странно смотрели. Саградов, держа на руках тело Максима (я до сих пор понятия не имею, жив ли он), велел не подходить к его дому на расстояние выстрела. Никогда.
Я не уверен, что Золушка сможет убить меня, как обещала - если заподозрит что-то странное. Но уверен, что Саградов убьёт.
Это ещё противнее, чем жить под надзором корпорации. Знать бы что такое это «достаточно странное».
В отличие от меня, Фредерику Саградов взялся опекать. Считает себя маленьким царём своего маленького царства. Или полководцем. Фред он помиловал. Меня - нет. Мой приговор лишь отсрочен. Вот что я, без всякого ясновидения, вижу, глядя ему в глаза.
Я вдруг понял, что не слушаю Золушку.
- Извини. - Я опять потёр шрам. - Я отвлёкся.
- Видения?
- Нет, мысли.
Игорь тоже: видения, видения? Ты опять что-то видел, Олег? Конечно, бывают и видения. Или настойчивые фантазии. Клара дала таблетки, говорит, если пить регулярно, я забуду об этой ерунде. Может быть, и зрение перестанет прыгать.
Я сейчас не пью лекарства. Если у меня есть какой-то талант... надо же математику сдать. Пусть от него будет польза. Я почти уверен, что по геометрии вытяну сорок девятый билет.
Золушка умолка. Я обнял набор для каллиграфии.
- Слушай... - Мария прикусила губу. - Слушай, какие у тебя... планы? Дальше?
Я пожал плечами.
- Рисовать.
Конечно, это не ответ. Это то, что я хорошо умею. То, чему хочу посвятить всего себя. Надеюсь, что смогу этим заработать на жизнь.
- Я хорошо рисую. - Повторил я, пытаясь убедить не Марию, а себя. - Я классно рисую! К тому же доктор Девидофф говорит...
- Клара?
- ...угу. Клара, говорит, что зерно затормозит то, из-за чего я терял зрение. У меня есть время, и я буду рисовать.
Мария, закусила губу, кажется, желая что-то сказать, но не решаясь.
- Я нашла апартаменты. - Медленно произнесла она. - Двухкомнатную квартиру, в центре почти. Плохое состояние, поэтому недорого.
- Здорово. Я приду в гости. Если пригласишь.
Дейке моргнула недоуменно. Поскребла ногтем стол, подбирая слова. Противоестественно видеть её неуверенной.
Она сказала, что хочет остаться в Атхенах. Но это не так просто: к приезжим у нас строгие требования. Жилье - это только часть. Чтобы задержаться здесь, ей нужна работа, и нужен поручитель. Обычно в качестве поручителей выступают корпорации или родственники, но ариста - это тоже гарантированное разрешение.
Даже подозрительный, едва-едва совершеннолетний ариста.
- Не буду я с тобой вместе жить. - Отодвинулся я. - Это вопиюще неприлично. И, потом, мне есть где.
- Ладно. И тебе комфортно?
Я поморщился. Игорь старается быть гостеприимным, но он трезв только утром, когда у него похмелье. Я не презираю его, он мне жизнь спас. Но все равно - неприятно.
Мария обещала Саградову «присматривать» за мной, она ведь все равно будет рядом. Ждать, пока я превращусь во второго Седека: безумного и голодного.
Не дождется.
- Мне идея не нравится. Но я согласен посмотреть. - Я встал, прижимая себе её подарок. Самый лучший подарок на свете. Кисточки. Краски. Теплая рисовая бумага. Я напишу ей доброе пожелание. - Эти «апартаменты»... Там свет хороший?
Мы шли прогулочным шагом. Мария молчала. Я высматривал в прохожих Андрея.
Оказалось, это не квартира. Точнее, когда-то была квартира, но магазин через стену использовал её как склад. Потом магазин сгорел, и площадь сдавалась.
Здесь были пыль, и мусор, и бетонный голый пол.
Но Золушка, когда мы вошли, горящим взглядом обвела это убогое место.
- Я бы тут повесила зеркало. - Указала Мария на торцевую стену. - Большое овальное зеркало. Стену можно расписать орнаментом, и тогда не нужна рама. Так дешевле, и оригинально.
Угу, зачем рама, когда есть художник?
Она расхаживала по помещению, рассказывая, где будет чья спальня (очень большой выбор, когда комнат всего две), как будет здорово на кухне, если поставить по углам высокие лампы, и что обои обязательно должны быть без рисунка.
Я слушал журчащие интонации ее голоса, а не слова. Вытер подоконник и разложил на нем свои новенькие кисти.
Из поломанного крана, если аккуратно отвернуть, тонкой струйкой текла вода.
Мария мечтала вслух, а я растер и развел черную тушь. Выбрал среднюю кисть. Расстелил рисовый свиток.
Нет, извини, Золушка, первое, что я напишу здесь, будет не тебе.
Блокнотный лист, который Константин оставил мне перед смертью, я носил в кармане. Он засалился, но я не мог ни выбросить его, ни положить к рисункам.
Теперь, я знал, что делать с его стихотворением. Последним, написанным для меня.
Мария встала за моим плечом, глядя, как я вывожу слова:
Горностай.
Я охочусь за крупной дичью.
Дичью, намного крупнее меня.
Я царский охотник, а не обычный.
Добыча моя - змея.