— Как, — сказал Фридрих, по телу которого словно пробежал электрический ток, — как, ты уезжаешь, хотя мастер Мартин желает, чтобы ты стал его зятем, и хотя Роза любит тебя?
— Так ты думаешь, милый брат, — возразил Рейн-хольд, — так ты думаешь, только ослепленный своей ревностью. Теперь мне ясно, что Роза вышла бы за меня замуж только из кротости и покорности, но в ледяном ее сердце нет ни искры любви. Ха! Ха! Я мог бы стать искусным бочаром. По будням с учениками скоблил бы обручи да строгал бы доски, по воскресеньям с почтенной хозяйкой ходил бы к святоой Екатерине или к святому Себальду, а вечером — на городской луг, и так из года в год.
— Не смейся, — перебил Фридрих Рейнхольда, который громко расхохотался, — не смейся над простой, мирной жизнью трудолюбивого горожанина! Если Роза в самом деле тебя не любит, это не ее вина.
— Ты прав, — молвил Рейнхольд, — это у меня глупая привычка: когда я оскорблен, я начинаю шуметь, как балованное дитя. Ты мог догадаться, что я сказал Розе о моей любви и о согласии ее отца. Тут из ее глаз хлынули слезы, ее рука задрожала в моей. Отвернувшись, она прошептала: «Ведь должна же я покориться воле отца». С меня этого было довольно. Моя странная досада пусть поможет тебе, дорогой друг, заглянуть в мою душу: ты должен понять, что стремление обладать Розой было самообманом, плодом разгоряченного ума. Окончив портрет Розы, я стал внутренно спокоен, и мне, странным образом, нередко уже казалось, что Роза превратилась теперь в портрет, а портрет превратился в живую Розу. Жалкое ремесло сделалось отвратительным для меня, и, когда вся эта простая жизнь с женитьбой и званием мастера так близко подступила ко мне, тогда мне показалось, будто меня должны посадить в тюрьму и приковать к цепи. Да и как может этот ангел, которого я ношу в сердце, стать моей женой? Нет, вечно юная, полная прелести и красоты, должна она сиять в произведениях, которые создаст мой восторженный дух. О, как стремлюсь я к этому! И как бы я мог изменить божественному искусству? Скоро окунусь я снова в твои жгучие благоухания, о дивная страна, отчизна всех искусств!
Друзья дошли до того места, где дорога, которой думал ехать Рейнхольд, сворачивала налево.
— Здесь мы расстанемся! — долго и крепко прижимая Фридриха к своей груди, воскликнул Рейнхольд, вскочил на лошадь и ускакал. Фридрих безмолвно смотрел ему вслед, потом, обуреваемый самыми странными чувствами, побрел домой.
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
Про то, как Фридрих был изгнан из мастерской мастера Мартина
⠀⠀ ⠀⠀
На другой день мастер Мартин в угрюмом молчании трудился над большой бочкой для епископа Бамбергского, да и Фридрих, который лишь теперь почувствовал всю горечь разлуки с Рейнхольдом, не в силах был вымолвить слово, а тем менее — петь песни. Наконец, мастер Мартин бросил в сторону колотушку, скрестил руки и тихо молвил:
— Вот и Рейнхольда теперь нет… он, оказывается, превосходный живописец и оставил меня в дураках своим бочарным ремеслом. Если бы я только догадывался об этом, когда он пришел ко мне в дом и так толково взялся за дело, я бы уж указал ему на дверь! Такое открытое, честное лицо, а в сердце столько обмана и лжи! Ну что ж, его нет, а ты у меня останешься и будешь честно служить нашему ремеслу. Кто знает, может быть, мы еще и ближе сойдемся с тобой. Если ты станешь искусным мастером и полюбишься Розе — ну, ты меня понимаешь и постараешься войти к ней в милость.
С этими словами он опять взял в руки колотушку и усердно принялся за работу. Фридрих и сам не знал, как это могло быть, что слова Мартина раздирали ему грудь, что странная тревога зародилась в нем и погасила все проблески надежды. Роза впервые после долгого отсутствия показалась в мастерской, но погруженная в глубокую задумчивость и, как, к своему огорчению, заметил Фридрих, с заплаканными глазами. «Она плакала о нем, она все-таки любит его», слышался ему внутренний голос, и он не в силах был поднять взор свой на ту, которую он так несказанно любил.
Большая бочка была готова, и только теперь, созерцая удавшуюся вещь, мастер Мартин снова стал весел и доволен.
— Да, сын мой, — говорил он, похлопывая Фридриха по плечу, — да, сын мой, так пусть и будет: если тебе удастся войти в милость к Розе и если ты сделаешь образцовую бочку, то станешь моим зятем. А там ты можешь вступить и в благородный цех мастеров пения и заслужить немалую честь.